Успех - Страница 237

237

Вот что прочитала экономка Агнесса в письме, адресованном доктору Гейеру. Написано оно было туманнее и длиннее, чем изложено здесь, но она догадалась, о чем идет речь. А этого было достаточно, чтобы понять, почему кричал доктор Гейер.

С момента получения этого письма экономка начала замечать разительную перемену в поведении своего хозяина. До этого он всегда проявлял мужество — во всяком случае, трусом никогда не был. Даже покушение в Мюнхене во время процесса Крюгера никак на нем не отразилось, не оставило следа, не считая легкой хромоты, результата ранения. А сейчас он вдруг стал бояться этого давнего покушения, хотя с тех пор прошло много месяцев. Однажды Агнесса застала его у входных дверей: он стоял, шатаясь, пепельно-серый, и никак не мог нащупать замок. Ему чудилось, что кто-то крадется за ним и вот-вот ударит сзади. В другой раз он глубокой ночью вызвал Агнессу к себе в спальню. Доктор Гейер буквально обливался потом. Пришлось ей вместе с ним обыскивать квартиру: он был твердо уверен, что где-то в комнате прячется министр Кленк.

Он не ответил на то мюнхенское письмо. Запрос тоже пока был отложен. Постепенно доктор Гейер успокоился, меньше терзался страхами. Возбуждение улеглось.

Он набросился на работу. Устраивал совещания с товарищами по партии, накупал газеты, собирал материалы, рылся в них. Звонил по телефону, посылал телеграммы мюнхенским политическим единомышленникам. Прошла неделя, вторая, и только тогда социал-демократы сделали давно ожидаемый запрос по поводу положения дел в Баварии. Впрочем, запрос касался не убийства служанки Амалии Зандхубер, а так называемого зендлинговского сражения.

В то время во всей Баварии хозяйничали вооруженные отряды «истинных германцев» — они «наводили порядок» и «карали неблагонадежных» — короче говоря, устраивали нечто вроде репетиций перед настоящей расправой с «внутренним врагом». Вооруженные отряды под началом обер-лейтенанта Вебера и капитанов Мюллера и Эстрейхера предприняли карательную экспедицию против рабочих электростанции на Вальхензее, организовавших свои «сотни», чтобы обороняться от нападении «истинных германцев». В окрестности Вальхензее были заранее отправлены отряды велосипедистов и санитаров. Но когда главные силы карательной экспедиции собирались погрузиться в специальные поезда, стоявшие наготове на мюнхенском вокзале Изарталь, железнодорожники наотрез отказались везти этих до зубов вооруженных людей. Разочарованные и жаждущие прямых действий отряды «истинных германцев» решили напасть хотя бы на южные рабочие окраины Мюнхена — Зендлинг, Талькирхен, Брудермюльфиртель, Нейхофен, Оберфельд. Они забаррикадировали улицы, приказали жителям сидеть по домам и не выглядывать из окон, поставили часовых у входных дверей и на крышах, остановили трамвайное движение, устроили опорные пункты и начали палить во всех, кто попадался им на глаза. Особенно жестоко они обстреливали железный мостик, соединявший эту часть города с другим берегом Изара. Полицейские, слишком малочисленные, чтобы оказать сопротивление, заперлись в своих участках. Когда наконец к ним пришло подкрепление, командиры отрядов заявили, что вооруженные силы «истинных германцев» не что иное, как «добровольческая полиция». Никто не помешал «патриотам» спокойно убраться восвояси. Власти сочли за благо арестовать нескольких рабочих из этого района, обвинив их в нарушении общественного порядка.

На имперском правительстве лежал в то время тяжкий груз забот. Рурские события, инфляция, диктатура заправил тяжелой промышленности, их требования силой оружия раздавить ненавистные красные правительства в Саксонии и Тюрингии — эти грозные проблемы требовали срочного решения. По сравнению с ними дурацкое «зендлинговское сражение» представлялось мелочью. Что скрывать, конечно, «истинные германцы» получали часть оружия из запасов рейхсвера. Так что у правительства были все основания принять против них решительные меры. Но все знали, что в последние месяцы в Баварии произошли куда более серьезные акты анархии. И все привыкли, что к любым представлениям имперского правительства Бавария относится с наглым безразличием. Да, никого уже не тревожило, что эта провинция безмерно упряма, что там непрерывно нарушаются статьи конституции, что в рейхстаге чуть не ежемесячно возникают дебаты на этот счет. Так что к запросу социал-демократов никто особого интереса не проявлял. Да и они сами мало чего ждали от него, иначе не поручили бы выступить доктору Гейеру, чье имя теперь фатально вызывало насмешливые улыбочки.

Поднимаясь на трибуну, доктор Гейер не хромал. И не мигал, не перебирал пальцами, владел голосом. Его давняя мечта исполнилась, он стоял на трибуне рейхстага в огромном зале, старомодном, роскошном и безвкусном, стоял и говорил для всей Германии.

Он описал «зендлинговское сражение», привел статистические данные о численности военных организаций «патриотов», о их вооружении. Как и в своей «Истории беззаконий», все время ссылаясь на документы, перечислил самые вопиющие из безобразий, учиненных «истинными германцами» и оставшихся безнаказанными. Нападения на мирных прохожих, разгон собраний, раненые и убитые депутаты из враждебных «патриотам» партий, оскорбления имперского правительства, гнусные издевки в адрес главы государства, сожжение государственного флага. Он нанизывал дату на дату, цифру на цифру. Говорил остро, но полностью владел собой, не позволяя себе ни единой ораторской уловки.

237