Успех - Страница 70

Когда в комнату стремительно вошел г-н Пфаундлер, все испытали истинное облегчение. Этот магнат «индустрии увеселений» был приглашен г-жой фон Радольной, и он привез с собой русскую даму, которую вовсю рекламировал вот уже несколько месяцев. Он представил ее гостям, — «Ольга Инсарова», — и произнес это имя так, будто оно принадлежит человеку, снискавшему известность во всем мире. Знаменитая дама оказалась всего лишь тоненькой, хрупкой женщиной с изменчивым лицом и раскосыми, живыми глазами, грациозной, хотя и несколько жеманной. Доктор Маттеи сразу принялся неуклюже ухаживать за ней и громко заявил, что, не в обиду господину Гесрейтеру будь сказано, но живая танцовщица ему милее мертвой художницы. Все облегченно вздохнули и вернулись в библиотеку.

Иоганна с изумлением наблюдала, с какой алчностью доктор Маттеи завладел русской танцовщицей. Тяжеловесному, с простоватым, исполосованным шрамами лицом Маттеи нелегко было парировать колкие остроты маленькой женщины, которая ловко загоняла его в угол и часто смеялась, обнажая в улыбке влажные, мелкие зубы; она, вообще, была удивительно мила. В споре она выказывала втрое больше находчивости и ума, безжалостно издевалась над своим поклонником.

— Ну теперь Маттеи пропал! — добродушно заметил Пфистерер. Г-жа фон Радольная и Иоганна уже не беседовали между собой — все наблюдали, как Маттеи отчаянно и безуспешно пытался защищаться. Он счел за лучшее перевести разговор в ту область, где чувствовал себя куда увереннее, и внезапно обрушился на Пфистерера, нанеся коварный удар по розовому оптимизму популярного писателя. При этом Маттеи попал в самое его больное место. Добродушный человек, снискавший шумную славу, никак не мог понять, почему некоторые писатели, чьим талантом он искренне восхищался, не желали признавать его лучезарного мироощущения: это уязвляло и мучило его. Почему ему отказывали в праве нести народу свои жизнеутверждающие творения, дарить радость всюду — от королевского дворца до лачуги углекопа. Он старался понять своих недругов, уяснить себе их позицию. Но честность здесь, увы, не в почете! Наглость, с какой доктор Маттеи обрушился на него, граничила с подлостью. Он побагровел. Коренастые, плотные, оба писателя стояли друг против друга, рыча от ярости. Инсарова, глядя на них с интересом и немного свысока, улыбалась, по-мальчишески озорно облизывая уголки рта. А Иоганна с присущим ей тактом пришла Пфистереру на помощь, и он сумел быстро овладеть собой. Его возмущение сменилось печалью. Энергично встряхивая золотистой гривой курчавых волос, протирая запотевшие стекла пенсне, он стал сетовать на злобные, разрушительные инстинкты некоторых господ.

В то самое время, как Маттеи снова повернулся к проказливой русской танцовщице и, не переставая дымить трубкой, с нескрываемым удовольствием уставился на нее маленькими, колючими глазками, Пфистерер подсел к Иоганне Крайн. Эта крепкая, добрая баварка напоминала ему героинь его произведений — такая же смелая и душевная. Иоганна тоже испытывала к нему симпатию. Конечно, на самом деле жизнь была совсем не такой, как в его книгах, — мрачнее и без позолоты. Но она понимала тех людей, которые на досуге охотно читали такого рода книги, при этом горы представлялись им не менее глянцевыми, а суровые горцы — не менее прямодушными, чем самому Пфистереру. Да и она сама читала его романы с удовольствием. Он, безусловно, пользуется влиянием, его любезно принимают при дворе, он наверняка мог бы ей помочь. Так что Иоганна обрадовалась, когда Пфистерер подсел к ней. Она завела с ним разговор о деле Крюгера. Осторожно, всячески смягчая акценты, постаралась втолковать ему, что здесь налицо произвол. В ответ Пфистерер кивал головой с гривою золотистых волос, явно не понимая, как такое могло случиться. Он был приверженцем старых порядков, и баварская революция оставила в его душе незаживающую рану. К счастью, теперь Бавария вновь на верном пути, она, собственно, уже отыскала дорогу к славному прошлому. Немного доброй воли — и все образуется. А то, что она сейчас рассказала о прискорбной судебной ошибке, этому, пусть уж она не обессудит, он просто не в силах поверить. Он был любезен и участлив, задумчиво тряс гривой лохматых волос, протирал пенсне. Зачем же так уж сразу думать, что имеешь дело с жуликами. Недоразумения, ошибки. Он этим займется. При первом же удобном случае поговорит с кронпринцем Максимилианом, этим замечательным, добрейшей души человеком.

Господин Пфаундлер сказал, что зимой кронпринц будет отдыхать в Гармиш-Партенкирхене. Все высшее общество съедется в Гармиш; реклама, которую он создал этому курорту, сделала свое дело. Увеселительное заведение «Пудреница», которое он намерен там открыть, отвечает самым изысканным вкусам. Художники — г-н Грейдерер и создатель скульптурной группы «Бой быков», — превзошли самих себя. Изящество в стиле восемнадцатого века и одновременно редкий уют. Шикарное заведение, высший класс! Керамические плитки с фабрики г-на Гесрейтера совершенно великолепны. И наконец, в «Пудренице» состоится выступление Ольги Инсаровой, впервые в Германии. Г-н Пфаундлер говорил ровным голосом, негромко, но его мышиные глазки под большим шишковатым лбом горели такой фанатичной убежденностью, что придавали особую весомость каждому слову. Назвав имя танцовщицы, Пфаундлер слегка кивнул в ее сторону, бесцеремонно, по-хозяйски небрежно. И сразу же лицо Инсаровой утратило мальчишескую живость, стало вялым и каким-то тусклым.

Да, заключил Пфаундлер, зимой Гармиш будет самым модным курортом Европы.