Успех - Страница 135

К оглавлению

135

— Вы попались на удочку коммунизма потому, — заявил он Преклю, — что вы от природы наделены крайне слабым социальным инстинктом. То, что другие чувствуют инстинктивно, воспринимают как само собой разумеющееся, как пройденный этап, поражает вас своей новизной, своей псевдонаучностью. Вы несчастный человек, вы не умеете проникнуться чувствами другого, не способны сопереживать с другими людьми и поэтому пытаетесь добиться этого искусственно. Вы сидите за стенами в десять раз более толстыми, чем те, что окружают меня. Вы патологически эгоцентричны, ваш предельный эгоизм — тюрьма куда более гнусная, чем Одельсберг. В довершение всего вы пуританин. Вам недостает важнейших человеческих качеств: способности к наслаждению и сострадающего сердца.

Франсиско Гойя, продолжал он, так как сейчас этот художник был ему ближе всего, безусловно был революционером, но именно потому, что он острее всех других испытывал сострадание к людям и умел наслаждаться жизнью. В нем не было ни чего от пуританизма нынешних коммунистов, от их убогой лжеучености. И он прочел Преклю главу «Доколе?».

Каспар Прекль побледнел от ярости, так как, вопреки желанию, страницы о Гойе взволновали его.

— Чего вы добиваетесь? — воскликнул он наконец, на диалекте, глядя на Крюгера в упор запавшими, горящими от гнева глазами. — В революции, в настоящем Гойе вы ни черта не смыслите, даже Гойя для вас — лакомое блюдо, которое вы способны лишь отведать.

И тут Мартин Крюгер засмеялся. Он смеялся до того искренне и весело, что надзиратель удивленно взглянул на него — так здесь смеялись очень редко.

— Милый вы мой мальчик, — сказал человек в серо-коричневой тюремной одежде, — милый вы мой мальчик. — Он снова засмеялся громко и весело и похлопал Прекля по плечу.

Однако Каспар Прекль ушел раздосадованный, не дожидаясь, пока истечет отведенное для свиданий время.

8
О чувстве собственного достоинства

С Каспаром Преклем творилось что-то неладное. Вынужденное безделье после увольнения с «Баварских автомобильных заводов» явно не шло ему на пользу. Жизнь теряла для него смысл без настоящей работы, ему необходимо было возиться с моделями машин, беспрестанно что-то мастерить. Ему не хватало богатого заводского оборудования, он никак по мог привыкнуть к скудному набору инструментов на своем чертежном столе. Хватался за самые разные дела, с головой окунулся в партийные дискуссии, в споры с Тюверленом о его обозрении, снова занялся энергичными поисками художника Ландхольцера. Работал также над циклом баллад, которые в простых, бесхитростных образах должны были передать постепенное превращение отдельной личности в составную часть коллектива. Но все это не могло заменить ему настоящей работы.

Он стал раздражителен, вспыльчив. Не умея глубоко разобраться во взглядах и образе жизни своих соотечественников, он вступал в острые споры с незнакомыми людьми в трамвае, в кафе, конфликтовал с квартирными хозяевами, с приходящей прислугой. Несмотря на свою непритязательность и на то, что он почти не обращал внимания на грязь, спертый воздух и невкусную еду в пансионах, ему за последнее время неоднократно пришлось менять квартиру, и нигде он не мог обосноваться надолго. Многих отталкивали его замкнутость и деспотизм. Но зато находились и такие люди, которых этот странный человек с низко заросшим черными волосами лбом, сильно выступающими скулами, горящими, глубоко запавшими глазами, неудержимо притягивал к себе с первой же минуты. Скажем, Анни Лехнер, — вот уже два года она не расставалась с ним, хотя многие смеялись, встречая миловидную, крепкую девушку с этим неряшливым, плохо одетым парнем. Жизнерадостная, приятной наружности, чуть полноватая, всегда аккуратно одетая, она гораздо больше времени проводила в квартире-ателье на Габельсбергерштрассе, которую снимал сейчас Прекль, чем в отцовском доме, на Унтерангере. Улаживала все недоразумения с хозяевами, с другими жильцами, с поставщиками. Всячески старалась навести в комнате какой-то уют и, несмотря на его протесты, поддерживать чистоту. Заботилась, хотя и без особого успеха, о его внешнем виде.

Каспар Прекль был вспыльчив, требовал многого, а сам не давал ничего. Неужели Анни способна была разглядеть и понять его достоинства — одержимость, с какой он верил в себя и в свои идеи, яростный натиск его интеллекта, своеобразие его таланта — соединение исконно народного примитивизма и яркой индивидуальности. Во всяком случае, она была ему предана. Старый Лехнер ворчал, ее брат Бени, хоть и был сильно привязан к Преклю, морщился, подруги подтрунивали над ней. Но Анни не оставляла своего несговорчивого друга. Она служила в большой конторе, вела хозяйство отца, ее день был заполнен до предела. И все же она находила время, чтобы улаживать все неприятности в неустроенной жизни Каспара Прекля.

В этот ясный июльский день, когда ртутный столбик термометра поднялся до тридцати трех градусов, а берлинский курс доллара до пятисот двадцати семи марок, она отправилась с Преклем на озеро Зимзее. Прекль ехал быстро, чтобы сильная струя встречного ветра как-то облегчала жару. Он был мрачно настроен и почти не разговаривал со своей подругой. Политические события последнего времени всерьез отравляли ему жизнь в родном городе. Министр иностранных дел Германии был предательски убит националистами. Это убийство вызвало такое сильное возмущение широких слоев населения, что главари партий и группировок, которые призывали к устранению ненавистного им министра, на время затаились и примолкли. Однако многим, особенно в Баварии, убийство министра-еврея пришлось весьма по вкусу. Они вполне недвусмысленно потребовали устранения и других неугодных им лиц. Когда правительство Германии внесло в парламент законопроект об охране безопасности государства и руководящих деятелей республики, официальные власти Баварии стали всячески увиливать от принятия конкретных мер. Цинизм, с каким это было обставлено, то, как саботировались демонстрации протеста против убийства и поощрялись демонстрации противоположного характера, подлые письма тех, кто одобрял убийство, — все это было противно молодому инженеру. Он любил город Мюнхен, его реку, горы, чистый воздух, его музей техники, картинные галереи. Но теперь он стал серьезно подумывать, не переехать ли ему в Россию.

135