Успех - Страница 139

К оглавлению

139

Но и в этих юных, полных надежд существах уже не было обаяния. Тюверлен никогда бы не поверил, что юное тело может быть столь непривлекательным и бесцветным, словно оно из папье-маше, а женские прелести могут производить столь жалкое впечатление. В помещении стоял запах пота, косметики, человеческого тела. Тюверлену припомнился полузабытый медицинский осмотр «человеческого материала» во время войны.

В довершение всего на репетициях толпился народ, не имевший почти никакого отношения к Тюверлену и его обозрению: акробаты, труппа лилипутов, какой-то субъект с павианом, играющим на рояле. Среди всех этих людей стоял скептически настроенный, всем недовольный, мрачный комик Гирль. Он оглядывал голых девиц, говорил им: «Сколько же вам отвалят, душенька?» Спрашивал он это тем же тоном, каким по совету Тюверлена должен был исполнять роль Касперля. Гирль — Касперль живо интересовался материальным положением окружающих. Каждому он задавал вопрос: «Сколько же вам за это отвалят, господин хороший?» Однажды он попросил растолковать ему основу коммунистического мировоззрения. Его собеседник старался, объяснял изо всех сил, Касперль задумчиво говорил: «Ага», спросил: «А сколько вам за это отвалят?» и, наконец, заявил, что станет коммунистом. Но как только он заимеет деньжат, ядовито добавил он, пусть уж дядя изображает из себя коммуниста. В следующей картине он вместе с другим актером разыгрывал сцену поединка быка с тореро. В разгаре схватки бык вдруг принимал упрямо-флегматичную позу, излюбленную позу Касперля в течение всего обозрения, и спрашивал у тореро, который должен убить его: «Сколько же вам за это отвалят, господин хороший?» Когда репетировались эти картины, Бальтазар Гирль бывал в ударе. А вот почти во всех остальных картинах он стоял, недовольно набычившись, кислый, упрямый, сковывая своей пассивностью партнеров.

С каждой новой репетицией становилось все яснее, что Пфаундлер оставил в обозрении ничтожную часть того, что создал Тюверлен. По сути дела из сорока двух картин Тюверлена Пфаундлер не тронул лишь одну: ту, в которой Касперль — Гирль изображал быка. Эта сцена доставляла Тюверлену радость и в рукописи, и во время репетиций.

В остальном же вся эта мешанина с каждым днем все больше походила на обычное обозрение тех лет — на лишенную всякого смысла рекламу мишуры, блестящих тканей, обнаженного человеческого тела. Тюверлен пережил несколько чудесных месяцев творческого подъема. Не совершил ли он страшную ошибку, вложив все свое вдохновение в эту работу? Он подумал об Иоганне. Когда он расскажет ей об этом, у нее на лбу прорежутся три морщинки. Собственно, он и рад был бы рассказать ей обо всем. Какая глупость, что они тогда расстались. Он отчетливо представил себе рослую девушку. После ста пятидесяти живых кукол, просмотренных им за день, она одна была человеком. Самое умное было бы плюнуть на эту неудачную затею. Может, написать ей?

Но он не написал. Вместо этого сел за стол и стал отшлифовывать картину боя с быком.

10
Баварские жизнеописания

а) Игнац Моосхубер

Игнац Моосхубер, землевладелец из Райнмохингена, родился там же в семье землевладельцев Михаэля и Марии Моосхубер. Семь лет он посещал Райнмохингенскую школу, научился читать и кое-как писать. Затем, отслужив в армии, унаследовал от отца небольшое хозяйство. В годы своего расцвета он владел: четырьмя лошадьми, двумя плугами, одной женой, четырьмя законными и тремя незаконными детьми, одной Библией, одним катехизисом, одним «Христианско-католическим крестьянским календарем», тремя изображениями святых, одной олеографией, изображавшей короля Людвига Второго, одной фотографией, изображавшей его самого в военной форме, одной центрифугой для приготовления масла, семью свиньями, несколькими силками и западнями для дичи, одной сберегательной книжкой, тремя шкатулками, набитыми обесцененными деньгами, двадцатью тремя швейными машинами, купленными для того, чтобы хоть часть этих бумажных денег превратить в реальную ценность, двумя велосипедами, одним граммофоном. Его словарный запас состоял из шестисот двенадцати слов. В среднем он двадцать три раза в году участвовал в драках. В общей сложности двести четыре раза влезал через окно в каморки служанок. Четырнадцати девушкам, а точнее, женщинам, по его вине пришлось прибегнуть к аборту. Он был девять раз ранен, причем три раза ножом в частных домах, два раза пулями на войне, четыре раза осколками пивных кружек в трактире. Девять раз в году он мыл ноги, два раза — мылся целиком. За свою жизнь выпил две тысячи сто тридцать семь литров воды и сорок семь тысяч восемьсот двенадцать литров пива. Он семнадцать раз давал клятву, из них девять раз заведомо ложную, при этом загибал три пальца левой руки, что, по местному поверью, избавляет от ответственности перед богом и людьми. Трижды пережил он мрачные часы. Первый раз во время войны, когда узнал, что из-за нехватки продуктов пиво отныне будет менее крепким, второй раз, когда его по суду заставили платить алименты на содержание внебрачного сына Бальтазара Анцингера, и третий раз — когда почувствовал приближение смерти. Любимая его песня начиналась словами: «На вершине, где тропа кончается, армия баварская сражается». В его похоронах участвовало сто девяносто два человека, ибо он пользовался уважением и был членом правления общины. Над его могилой была исполнена песня «Был у меня товарищ». В знак траура было также произведено несколько выстрелов. Так как одна из мортир дала осечку, то во время поминок возникли расхождения во взглядах, в результате чего одному из участников пришлось ампутировать руку и удалить ребро.

139