Успех - Страница 138

К оглавлению

138

Уже совсем поздно вечером она спросила, что он решил насчет Москвы. Каспар грубо ответил, что ему осточертели все эти разговоры. Он сам знает, что делать.

Анни подумала, что таким путем она легче всего добьется, чтобы он никуда не уезжал. Больше она не настаивала, зевнула, решила вернуться к этому разговору на следующий день.

9
Сто пятьдесят живых кукол и один живой человек

К Жаку Тюверлену явился бесцветный человек с портфелем, сразу же прошел в комнату, негромко спросил: «Вы будете господин Жак Тюверлен?» — с трудом и неправильно выговаривая необычное имя. Уселся за стол, извлек из нагрудного кармана вечное перо и стал молча, долго и обстоятельно что-то писать. Жак Тюверлен наблюдал за ним. Затем бесцветный человек сказал:

— Я судебный исполнитель, — и предъявил удостоверение.

Тюверлен кивнул.

Бесцветный человек сказал:

— Вам предъявляется счет в размере двадцати четырех тысяч трехсот двенадцати марок. Желаете уплатить?

— Почему бы нет? — сказал Тюверлен.

— Тогда прошу вас, — строго произнес бесцветный человек.

Жак Тюверлен порылся в ящиках стола. Этим ранним утром он, как обычно, был в пижаме, секретарша еще не приходила. Он нашел три черно-зеленые долларовые бумажки.

— Боюсь, этого не хватит, — вслух подумал он. Действительно, этого не могло хватить. В тот день доллар стоил восемьсот двадцать три марки.

— Кажется, таких денег у меня не найдется, — с сожалением констатировал Тюверлен.

— В таком случае мне придется приступить к описи имущества, — сказал бесцветный человек, занес что-то в протокол, пытливо оглядел комнату, спросил Тюверлена, принадлежат ли ему те или иные вещи, на некоторые наклеил ярлычки с изображением крохотного герба. Тюверлен неотступно наблюдал за ним, его голое, в мелких морщинках лицо то и дело подергивалось, внезапно он громко засмеялся.

— Прошу вас вести себя пристойно, — строго сказал бесцветный человечек и удалился.

Жак Тюверлен рассказал секретарше о нежданном госте, обсудил с ней свое финансовое положение. Поскольку он проиграл процесс против брата, оно было отнюдь не блестящее. Но он не пал духом: он не очень-то дорожил материальным благополучием. У него еще оставалось несколько хороших вещей плюс маленькая машина. А денег, полученных от Пфаундлера, пока хватало.

Господин Пфаундлер, едва он пронюхал о положении Тюверлена, сразу решил этим воспользоваться. Толстыми пальцами он принялся черкать рукопись, и очень скоро Аристофан улетучился вовсе. Касперль, превратившийся в безобидного шута, вынужден был довольствоваться беззубыми остротами.

Тюверлен охотнее всего швырнул бы Пфаундлеру эту работу и занялся бы радиопьесой «Страшный суд». Но разве он не назвал форму обозрения серьезнейшим жанром современного искусства? Имел ли он право теперь, когда ему представилась возможность претворить свои взгляды в жизнь, трусливо отказаться от всего? Написать либретто это еще полдела. Главное, воплотить слова в образы, сцены, воздействовать ими на зрителей. Его внутреннее восприятие не зависит от успеха или неуспеха. Но на войне, в политике, в экономике и в театре в конечном счете значение имело лишь произведенное впечатление, успех. Стать на эту точку зрения означает признать правила игры, признать мерилом ценности успех. Представление, которое не производит впечатления, все равно что бездействующий автомобиль. Неприятно сознавать, что много месяцев творчества были отданы делу, которое себя не оправдало. Насмешливо наблюдая за исходом поединка, Каспар Прекль особенно упирал на эту сторону вопроса.

— Мне любопытно, — едко и деловито заявил он, — кто победит: Пфаундлер или Аристофан. — Сам Тюверлен любопытства больше не проявлял.

Часто при спорах с Пфаундлером присутствовал и комик Бальтазар Гирль. Он стоял, опустив большую грушевидную голову, фыркал носом, недовольный, скорбный. Говорил мало, разве что сделает какое-нибудь замечание, нередко вздыхал. Когда спрашивали его мнение, он отделывался неопределенным «гм», «конечно, господин хороший», «непростая задача» — либо столь же невразумительными ответами. Наедине со своей подругой он зверски ругал этих безнадежных тупиц, которые ни черта не смыслят в настоящей комедии: все наверняка окончится провалом. А когда она спрашивала, почему он не бросит эту затею, Гирль бурчал в ответ что-то непонятное. Объяснялось это тем, что Гирль внимательно приглядывался ко всему, что делал Тюверлен. Он убедился, что Тюверлен — толковый малый и в плане художественном всю эту банду заткнет за пояс. Многие из идей и замечаний Тюверлена продолжали зреть в нем, наводили его на новые мысли. Многое из того, что он сейчас решительно отвергал, Гирль в дальнейшем собирался использовать в залах «Минервы». В то же время он опасался, что многочисленные побочные мотивы обозрения отодвинут его на второй план. Тюверлен казался ему слишком категоричным. Ему самому многое не нравилось в его родном городе Мюнхене, он часто бывал им недоволен, он только и делал, что с подмостков высмеивал его недостатки. Но такое было дозволено ему, Гирлю, он имел право обзывать свою матушку «старой свиньей», но обзови ее так кто-нибудь другой, он залепил бы тому пощечину. Тюверлен говорил об этом ясно и четко, а он тем не менее не давал ему пощечины. Вот это и выводило из себя комика Гирля.

Когда пришло время воплотить либретто Тюверлена на сцене, возникла тьма препятствий и всяких осложнений. Необходимо было занять в обозрении приятельниц компаньонов Пфаундлера, каждая из них требовала роль. Г-жа фон Радольная тонко намекнула, что она, собственно, надеялась поддержать Тюверлена своим участием в обозрении и просила дать ей роль. Пфаундлер хотел услужить Кленку, который по-прежнему был увлечен русской танцовщицей и требовал роли для нее. Новый текст, еще один текст. Текст, текст, текст, текст просили художники, музыканты, портные, декораторы. Поток просьб, заклинаний, угроз все ширился. Все эти невыполнимые, наглые требования Тюверлен объединил под общим названием «претензии». Каждого, с кем ему приходилось иметь дело, он с вызовом спрашивал: «А у вас какие претензии?» С Пфаундлером у него происходили все более ожесточенные споры, которые тот обычно заканчивал самонадеянно и торжествующе: «Кто кому платит?» Для обозрения «Выше некуда» ему нужны были сто пятьдесят голых девиц. Неделю подряд в театр являлись толпы девиц, которые дефилировали перед помощником режиссера, ассистентом художественного совета, главной художницей костюмерного цеха. Обливаясь потом, изнывая от скуки, эти девицы с пустыми кукольными лицами и невыразительными телами, с наигранно деловым видом теснились в коридоре, глупо хихикая и обмениваясь скабрезными анекдотами, а проходившие мимо мужчины бесстыдно тискали их. Среди девушек были и совсем юные. Если они попадут в обозрение, они избавятся от родительского дома, от нищенского жилища, полного людей, скверного запаха и брани. Стать «герлз» означало для них освобождение, шанс на успех, входной билет в достойную человека жизнь. Некоторые из них пришли вместе с матерями. Они не хотели повторить жизнь матерей, они мечтали о лучшей доле, они хотели стать «герлз».

138