Успех - Страница 14

Он повернул назад. Быстро зашагал к выходу из парка и там сразу нашел такси.

Да, Флаухер был в «Тирольском кабачке». Он сидел со своими друзьями в небольшой боковой комнате, где за четверть литра вина брали на десять пфеннигов дороже. Кленк нашел, что в этом ресторане коллега Флаухер глядится куда лучше, чем в министерском кабинете, обставленном богатой мебелью в стиле ампир.

Поистине бюргерский уют — деревянная обшивка стен, массивные, не покрытые скатертями столы, допотопные прочные, сколоченные для увесистых задов скамьи и стулья, рассчитанные на людей, которые никуда не торопятся, — все это было вполне достойным обрамлением для доктора Франца Флаухера. Здесь главенствовал он, грузный человек с квадратным бычьим лбом упрямца, а вокруг него, на привычных местах, сидели люди с твердым положением и твердыми взглядами. В комнате плавал дым от дорогих сигар, вкусно пахло обильной едой. Окна были открыты, и из соседней пивной доносилось пение — популярная труппа исполняла народные песни; слова песен — помесь сентиментальности с неприкрытой похабщиной. Из окоп видна была небольшая, узкая, неправильной формы площадь со всемирно известной пивоварней. Итак, здесь, как всегда, на давно облюбованном прочном деревянном стуле, с таксой Вальдман в ногах, восседал доктор Франц Флаухер в обществе художников, писателей, ученых. Министр пил, прислушивался к разговорам, кормил таксу. Сегодня, накануне процесса над Крюгером, ему внимали с особым почтением. Он никогда не скрывал своей ненависти к этому Крюгеру. А теперь выяснилось, что человек с таким порочным художественным вкусом и в своей личной жизни грязен и аморален.

Стоило появиться министру юстиции Кленку, его коллеге по кабинету, как настроение у доктора Флаухера сразу испортилось. Мысль, что он одержал верх над Крюгером лишь благодаря Отто Кленку, изрядно отравляла ему радость победы. Потому что он, министр Флаухер, недолюбливал министра Отто Кленка, несмотря на то, что оба принадлежали к одной и той же партии и проводили одну и ту же политику. Его раздражал аристократически-высокомерный тон, какой позволял себе Кленк в обращении с ним, раздражало его богатство, два автомобиля, его поместье и охота в горах, его импозантная фигура, барские замашки, ироничность — словом, и сам он, и все, что было с ним связано. Этому Кленку с первых дней все дороги были открыты. Ведь не только его родители, но деды и прадеды принадлежали к «большеголовым». Много ли он знал о жизни простого чиновника? Ему, Францу Флаухеру, четвертому сыну секретаря королевского нотариуса в Ландсхуте, в Нижней Баварии, каждый шаг, от колыбели до министерского кресла, давался поистине ценою пота и молча проглоченных унижений. Сколько он провел бессонных ночей, сколько сил потратил, чтобы, не в пример своим братьям, не только одолеть греческий, но и окончить среднюю школу, ни разу не оставшись на второй год. А когда, наконец, перед ним открылась карьера влиятельного чиновника, сколько ему понадобилось хитрости, сколько желаний пришлось в себе подавить, чтобы не застрять на этом пути. Сколько подобострастных просьб, чтобы каждый раз сызнова заполучить одну из церковных стипендий! А как часто ему приходилось нижайше умолять редакторов поместить статьи, всесторонне разбиравшие вопрос о праве студентов отказываться от дуэли, статьи, которые он писал, будучи членом католического студенческого союза, не признающего поединков. И если бы не счастливый случай, когда члены студенческой корпорации после буйной попойки отколотили Флаухера, чтобы испытать степень его смирения, он так и остался бы на дне. И даже после всего этого сколько раз он вынужден был смиренно, но весьма настойчиво напоминать о жестоком избиении, в котором, к счастью, принимал участие сын одного влиятельного лица, и упорно просить возмещения убытков за причиненные увечья, прежде чем он пробился наверх. А как мучительно трудно было ему молчать и соглашаться, в душе сознавая свою правоту, с мнением этих вонючих партийных вождей из страха, что большее послушание другого человека сделает кандидатуру того более подходящей для министерского поста.

С затаенной враждебностью он смотрел, как Отто Кленк, встреченный шумными приветствиями, усаживался за стол, небрежно, с медвежьей грацией отпуская тяжеловесные шутки, то язвительно, то добродушно подсмеиваясь над кем-нибудь из компании. Неприятный субъект этот Кленк! Баловень судьбы, для которого политика — такое же развлечение, как по вечерам покер в «Мужском клубе» или охота в Берхтольдсцеле. Разве этот Кленк мог понять, насколько он, Флаухер, чувствует себя внутренне обязанным в эту падкую до наслаждений эпоху, когда распущенность так вошла в моду, отстаивать традиционные, испытанные временем взгляды и обычаи? Война, переворот, все более развивающиеся международные связи уже сокрушили немало твердынь, и он, Франц Флаухер, призван защитить последние рубежи от зловредных веяний современности.

Что Кленку до всего этого? Вот он сидит, этот субъект с крупным черепом, положив на стол свои лапищи с длинными ногтями. Обычное тирольское вино для него, конечно же, недостаточно хорошо, ему пристало лакать лишь дорогое, бутылочное. Для него и процесс Крюгера только азартная увлекательная забава. Этот суетный человек просто не способен понять, что обезвредить такого вот Крюгера не менее важно, чем, скажем, излечить больного от мокнущего лишая.

Ведь обвиняемый по этому процессу доктор Мартин Крюгер — отвратительный нарост на теле общества, каких немало развелось в это ужасное послевоенное время. Заняв свой пост во время революции, Крюгер на правах заместителя директора государственных музеев приобрел картины, которые вызвали недовольство всех благонамеренных и преданных церкви людей. К счастью, от двусмысленной, подрывающей устои картины «Иосиф и его братья» удалось избавиться довольно быстро. Но вот садистское, кровавое «Распятие» Грейдерера и «Нагое тело», полотно тем более непристойное, что, оказывается, оно изображало самое художницу (какой же надо быть порочной, чтобы написать себя голой и, словно девка, выставить напоказ свои бедра и грудь!), — эти две картины еще совсем недавно оскверняли государственную картинную галерею. Его галерею, за которую он, Франц Флаухер, несет ответственность. Стоило господину министру Флаухеру вспомнить об этих картинах, как его охватывало чуть ли не физическое отвращение. Виновника же всей этой мерзости, господина Крюгера, он не выносил, терпеть не мог его резко очерченного чувственного рта, его серых глаз и густых бровей. Как-то раз ему пришлось пожать теплую, волосатую руку этого Крюгера своей жесткой, жилистой рукой — у него появилось после этого ощущение изжоги.