Успех - Страница 149

149

Иоганна читала живую, остроумную книгу о распределении доходов в масштабе всего человечества, о классовой борьбе, о зависимости поведения людей от экономики. Но книга не помогала ей, никак не объясняла ее собственных обстоятельств, антипатий и пристрастий, ее обыденной жизни, полной радостей и тревог. Глаза Иоганны то и дело отрывались от строчек, перед ней внезапно возникали загнанные в глубь сознания образы. Эрих всего-навсего шалопай, безответственный и на удивление пустопорожний. Заполнима ли эта пустота? Задайся она, Иоганна, такой целью, быть может, ее жизнь обрела бы смысл? Но тут же она сказала себе, что это чепуха, самообман, нечего ей дурачить себя, такая «задача» совсем в стиле современных дурацких романов. Просто ей хочется быть с этим человеком, лежать с ним в постели, спать с ним, — вот и все. Тюверлен далеко, он ей не пишет. Она вела себя с ним плохо и глупо — зачем же он стал бы ей писать? Но жаль, очень жаль.

Завтра день ее рождения, и Гесрейтеру захотелось поужинать с ней в ресторане Орвилье. Фанси де Лукка сейчас в Париже, но Гесрейтер настоял на ужине вдвоем. Зачем она приехала с ним сюда, когда любой другой был бы ей приятнее? Иоганну разбирала злость на г-на Гесрейтера. Она вдруг так остро ощутила кислый запах, которым была пропитана его фабрика, что, вскочив с постели, далеко высунулась в окно и вдохнула ночной воздух. Ей претил Гесрейтер, претило его равнодушие ко всему на свете, его церемонная учтивость, его серия «Бой быков», — чем эти быки лучше бородатых гномов и гигантских мухоморов?

На следующее утро Иоганна вместе с де Луккой отправилась в Медон, и там, гуляя в лесу возле пруда, который французы называют Etang de Trivaux, они откровенно поговорили. Рядом с крепко сколоченной, ширококостной Иоганной стройная горбоносая Фанси казалась девочкой. Обняв подругу, она сказала, словно в ответ на молчаливый вопрос:

— Очень скоро, может, в этом году, а может, в будущем, я проиграю и перестану быть чемпионкой. Потом выступлю в соревновании еще раз, и, может, мне еще раз повезет, а может, не повезет. И в недалеком будущем станет ясно, что пора кончать.

Она говорила спокойно, вовсе не рассчитывая разжалобить собеседницу.

Иоганна рано начала готовиться к ужину с Гесрейтером. Долго не могла решить, какой выбрать туалет, останавливалась то на одном, то на другом. Уже сидя в ванне, вдруг вспомнила, что в одной из прочитанных ею книг о социализме она наткнулась на фразу, которая ее очень рассердила. Стоя в купальном халате, она перелистала всю книгу в поисках этой фразы, не нашла и начала одеваться. Но фраза не выходила у нее из головы, и Иоганна снова принялась листать книгу. В одной сорочке, закусив верхнюю губу, нахмурившись так, что над переносьем легли три морщинки, она сидела и проглядывала «Справочник по социализму и капитализму (Для разумной женщины)» Бернарда Шоу, прославленного писателя тех времен. Запомнившейся фразы она так и не нашла, зато набрела на другую: «Я знавал умных и деятельных женщин, которые были убеждены, что люди, движимые благими намерениями, даже действуя в одиночку, могут исправить мир». Иоганна подумала, что эти слова полностью относятся к ней, и пожала плечами — как проверить, кто прав, она или писатель Бернард Шоу? Зазвонил телефон: Гесрейтер спрашивал, готова ли она. Не спеша, Иоганна закончила туалет.

Вдруг ей пришло в голову: она вступила в полосу ожидания и жить иначе, чем живет, пока что не может. И как неотвратимо близится ужин, к которому она сейчас наряжается, так же неотвратимо близится то главное, все осмысляющее событие, к которому готовится ее душа.

Они ужинали в небольшом отдельном кабинете модного ресторана Орвилье. Г-н Гесрейтер преподнес Иоганне выбранные с отменным вкусом подарки, заботливо составил меню. Им попеременно подавали острые, возбуждающие закуски, соусы, рыбу, устриц, говядину, дичь, птицу, овощи и фрукты, сладкие блюда из молока и взбитых яиц. Все это было приготовлено с искусством, которое дается лишь многовековым опытом, хитроумно сдобрено специями, с немалыми хлопотами привезено из дальних уголков земли. Г-н Гесрейтер ел немного, но с аппетитом и удовольствием, с не меньшим удовольствием смаковал вина, полагающиеся к каждой перемене. Он был в ударе, приятно, добродушно острил. Иоганна старалась попасть ему в тон, внешне тоже была оживлена и любезна. Но внутренне все больше ощетинивалась. Она говорила себе, что несправедлива к нему, но все в нем действовало ей на нервы, — безукоризненный фрак, и пухлое лицо с маленьким ртом, и запонки, и аппетит, и церемонная речь. Когда она заговорила о книгах, недавно ею прочитанных, он проявил полную терпимость и признал, что многое в них справедливо; но эта мягкотелая всеядность так контрастировала с острой полемичностью книг, о которых шла речь, что ее раздражение удвоилось. Все-таки она сдержалась, по-прежнему была мила, смеялась его шуткам. Но г-н Гесрейтер, чувствительный к колебаниям душевной атмосферы, не скрыл от себя, что праздничный вечер не удался. Прощаясь, он особенно учтиво поцеловал Иоганне руку, и каждый подумал, что это — конец.

На воскресенье в Германии был назначен плебисцит по вопросу о конфискации имущества владетельных князей. Чтобы результаты голосования обрели силу закона, в нем должно было принять участие не меньше половины правомочных граждан. Обычно, какие бы вопросы ни ставились на голосование, многие избиратели предпочитали отсиживаться дома. Противники конфискации прибегли к весьма незатейливой хитрости — предложили своим единомышленникам не являться на голосование; уловка удалась, конфискация была отклонена, хотя за нее стояло большинство немцев.

149