Успех - Страница 176

176

— Вы обещали мне показать ваши картины, — обождав немного, сказал Каспар Прекль. Художник Ландхольцер, хитро прищурившись, жестом приказал ему молчать, проверил задвижки на окнах и двери, стал перекладывать с места на место пакеты. Наконец один развязал.

То, что инженер Каспар Прекль увидел в тот день, он до конца жизни сохранил в памяти. Вперемежку с миниатюрными моделями, с чертежами машин и геометрических фигур, в пакете были наброски и картины, сделанные свинцовым карандашом, тушью, пером, углем, маслом, акварелью. Были там и скульптуры, вырезанные из дерева, из каких-то обломков мебели, вылепленные из жеваного хлеба. В иных картинах даже самый предубежденный человек не обнаружил бы и тени безумия, но были и другие, подсказанные больным рассудком. Крошечные наброски и большие законченные картины.

«СТРАШНЫЙ СУД»

Одна папка была озаглавлена «Страшный суд». Судьи становились подсудимыми, подсудимые судьями. Тут же были и орудия пыток; один и тот же человек был попеременно то палачом, то жертвой; вокруг стояли обвинители, их лица, явно списанные с натуры, застыли, как маски. Зловещие орудия художник нарисовал с какой-то садистической точностью; на полях были выписаны технические расчеты и способы употребления. Судьи в мантиях восседали на тронах. У иных сердечные сумки были вскрыты и заполнены изогнутыми знаками параграфов, орудиями пыток, статьями законов, геометрическими формулами.

— Стар становлюсь, — тихо и горестно сказал художник в то время, как Каспар Прекль рассматривал рисунки. — Мне уже не хочется карать. А надо, не то все рухнет.

«СОТВОРЕНИЕ МИРА»

Сияя от удовольствия, художник раскрыл папку с надписью «Сотворение мира». На каждом листе был изображен испражняющийся человек. Из его экскрементов возникали города и тучи, целые народы и отдельные люди, машины, самолеты, император Наполеон, пирамиды, какие-то фабрики, звери и растения, престол, и над ним корона, Будда на лотосе. Задумчиво и внимательно смотрел человек на то, что возникало из его испражнений. Ошеломленный Каспар Прекль взглянул на художника Ландхольцера, и тот сказал, не совсем к месту употребляя термины, которые в ходу у живописцев:

— Да, это здорово сделано. Возможно, следовало бы подсинить. Но в перспективе все правильно.

«МИЛИТАРИЗМ»

Потом он показал деревянную скульптуру — она вся щетинилась оружием и снаряжением различных армий, и даже совсем неискушенный зритель понял бы, что это — аллегория милитаризма. Скульптура была четырехлика: в глаза сразу бросалось сходство двух ее лиц с лицами полководцев, ставших известными во время мировой войны — Людендорфа и Гинденбурга. У всех четырех пасти были разинуты, усы взъерошены, глаза выкачены, языки высунуты. Инструментом мастера водила ненависть.

«ТАЙНАЯ ВЕЧЕРЯ»

Улыбаясь, он показал Каспару Преклю на большую картину, прислоненную к стене. То была своеобразная «Тайная вечеря», и при первом взгляде на нее становилось ясно, что написал ее тот же художник, который создал «Иосифа и его братьев». Но и в этой картине было много несуразностей: трапезу делили животные апостолов — лев Марка, бык Луки, орел Иоанна. Иуда был изображен дважды — справа и слева; у одного из них сердечная сумка и череп были вскрыты, отчетливо прорисованы все извилины и борозды мозга.

— Вот это нормальная картина, — сказал художник. — Разве можно ее сравнить с той, которую вы мне показали. Но когда выкладываешь всю правду, попадаешь в сумасшедший дом. Только в сумасшедшем доме можно выкладывать всю правду. Потому-то все здравомыслящие и хотят попасть в сумасшедший дом.

«СМИРЕННОЕ ЖИВОТНОЕ»

Каспар Прекль молчал. Он сидел в странном оцепенении, трубка у него погасла. Художник Ландхольцер порывисто повернул картину к стене, начал быстро и ловко завязывать рисунки. Потом сказал:

— Пора кончать. Мало ли кто может зайти. Теперь пусть меня побреют.

Каспар Прекль ни о чем не попросил, ничего не сказал, не сделал ни единого жеста. Но как раз это и подействовало на больного. Помолчав, он добавил:

— Еще одну штучку я вам все-таки покажу.

Художник Ландхольцер вытащил дощечку — плоский кусочек красного дерева светлого оттенка. На нем был вырезан несложный рельеф: животное неведомой породы с большой и широкой, сплющенной головой, глядящее на зрителя огромными глазами, странно лопоухое, комолое. Передние ноги были подогнуты — казалось, оно преклоняет колени.

— Вот это и есть «Смиренное животное», — сказал больной. — Серна. Она принимает католичество.

Каспар Прекль держал деревяшку в руке. Сжав тонкие губы, неотрывно смотрел на нее глубоко запавшими глазами. Разглядывал коленопреклоненное животное на деревянной дощечке, а коленопреклоненное животное, это возникшее из небытия смиренное, бесконечно живое существо огромными глазами горестно, зловеще, загадочно, жалобно разглядывало его.

— Вот тут я и был посвящен в художники, — сказал больной. Лукаво улыбаясь, он несколько минут смотрел на Каспара Прекля. — Вам не стоит так долго глядеть на него, — заметил он наконец. Когда Каспар Прекль, поколебавшись, протянул ему дощечку, он равнодушно бросил: — Берите себе, если хотите.

Каспар Прекль просиял.

— Вы дарите мне это? Дарите?

— Да, — величественно и равнодушно подтвердил тот. — Берите, не стесняйтесь. — Дощечка с рельефом «Смиренного животного» лежала теперь на столе между Каспаром Преклем и художником Ландхольцером. Рядом с ней лежала трубка Прекля. — Вы должны понять, что я наковальня собственной судьбы, — сказал художник «Ландхольцер. — Можете называть «Смиренное животное» еще и «Наковальня его судьбы» или «Обгаженный». Я его вырезал на обломке диванной спинки.

176