Успех - Страница 22

Прежде чем отправиться в суд, Гесрейтер собирался выпить бокал вермута в одном из тихих, скромных кафе, приютившихся в тени старых каштанов Дворцового парка. Но в последнюю минуту ему почему-то расхотелось тут оставаться. Он посмотрел на часы. У него еще было немного времени. Он все-таки взглянет на картины в Галерее Новодного.

Гесрейтер был человеком мирного нрава, жизнь его сложилась более чем благополучно, и он вовсе не собирался восставать против общепринятых взглядов. Но Маттеи его раздражал. Кое-что из написанного Крюгером он читал, — книги и эссе, прежде всего книгу об испанцах. Ему далеко не все в ней нравилось, она показалась ему излишне чувственной, непомерно много места занимали в ней проблемы секса, и вообще заметна была склонность автора к гротеску. Ему довелось несколько раз встречаться и с самим Крюгером. Тот показался ему позером и фатом. Но разве это причина, чтобы так злобно набрасываться на человека? И вообще, допустимо ли тут же сажать человека в тюрьму только за то, что он выставил в музее картины, которые пришлись не по вкусу нескольким выжившим из ума академикам, предпочитающим видеть в картинной галерее собственную мазню. Пухлое лицо Гесрейтера было сейчас озабоченно и грустно; он сердито жевал губами, на тронутых сединой висках слегка пульсировали вены. К чему же мы придем, если станем сажать в тюрьму каждого, кто, однажды переспав с женщиной, вздумал бы затем это отрицать? Впрочем, в большинстве своем его сограждане не такие. Свернув на Бриеннерштрассе, ведущую к галерее Новодного, Гесрейтер лишь усилием воли заставил себя замедлить шаги, не идти столь неприлично быстро, — до того ему вдруг захотелось посмотреть картины, из-за которых он теперь вместе с пятью другими мюнхенцами сидел на скамье присяжных в большом зале Дворца Правосудия.

И вот он, наконец, в Галерее. Ему было жарко, и он облегченно вздохнул в прохладном зале, куда не проникали лучи солнца. Владелец галереи Новодный, смуглый, элегантный господин небольшого роста, с готовностью повел богатого посетителя, знатока живописи, к картинам, перед которыми уже стояло несколько человек, под неусыпным наблюдением двух верзил. Пришлось завести собственную полицию, как пояснил г-н Новодный, поскольку государственная охранять картины отказалась. Он продолжал рассказывать, как всегда, захлебываясь словами. Действия баварского правительства, торопливо выкладывал он, вызвали к картинам такой интерес, какого он и сам не ожидал. Он уже получил от покупателей несколько выгодных предложений. Подумать только, за одну ночь художник Грейдерер прославился, стал модным, его картины сразу подскочили в цене.

Гесрейтер был знаком с Грейдерером. Заурядный художник, говоря по совести. Но в обществе довольно приятен, в его грубоватом обхождении есть что-то располагающее. Он играл на губной гармонике и умел с чувством исполнить на ней даже такие сложные вещи, как, скажем, Брамса или что-нибудь из «Кавалера Роз». Нередко он солировал и в «Тирольском кабачке».

Господин Новодный засмеялся. Завсегдатаи «Тирольского кабачка», мюнхенские художники, чье место в истории живописи установлено раз и навсегда, а репутация у известной части состоятельных покупателей уже завоевана, буквально позеленели от злости, когда вдруг объявился новый конкурент. Еще бы, ведь картины Грейдерера пользовались сейчас не меньшим успехом, чем их собственные творения. Впрочем, Грейдерер говорил о своем неожиданном успехе с такой искренней, обезоруживающей радостью, что все, кроме, конечно, художников-конкурентов, прощали ему эту внезапную славу. Он много лет пребывал в полной безвестности и с годами потерял всякую надежду на успех. И как трогательно он уговаривает теперь свою старушку-мать перебраться из глухой средневековой деревушки в Мюнхен и зажить там столичной барыней с автомобилем, шофером и компаньонкой, а старушка отбивается изо всех сил.

Гесрейтер хмуро слушал болтовню владельца галереи. Этот поток слов раздражал его, и он испытал чувство облегчения, когда юркий господин наконец убрался.

Гесрейтер внимательно рассматривал картину Грейдерера. Он понимает, что это «Распятие» может плохо подействовать на людей со слабыми нервами. О, господи, но ведь те самые господа, которые сейчас столь шокированы, в других ситуациях проявляли завидную выдержку, они спокойно перенесли войну, а впоследствии творили сами или, во всяком случае, не мешали свершаться таким делам, которые предполагают в людях, стоящих у власти, изрядное хладнокровие. Притом они не могли не знать, что во всех музеях, и, разумеется, в Мюнхенском, есть немало других картин, изображающих распятого Христа, которые действуют на человека не самым приятным образом.

И все-таки успех Грейдерера поразителен! Лишь потому, что такой кретин, как Франц Флаухер, ненавидит Крюгера, к художнику Грейдереру приходит успех и он заставляет старуху мать, вполне довольную своей тихой, деревенской жизнью, переехать в город, который вызывает в ней один только страх. Нет, что-то тут не так, неладно все это.

А вот Анна Элизабет Гайдер, художница, написавшая этот автопортрет, ничего не извлечет из скандального интереса к ее картине. Она умерла, покончила с собой самым отвратительным образом, грязное судебное разбирательство и одна-единственная картина, — вот все, что от нее осталось. Странная особа была эта самая Гайдер — она уничтожила все свои картины. А вокруг единственной, спасенной Мартином Крюгером, сгустилось зловоние омерзительного процесса.