Успех - Страница 220

220

Плохо не то, что он валяется здесь. Плохо не то, что судья засадил его в тюрьму. Плохо не то, что кто-то бросил его сюда, обрек семи казням египетским — голоду, и нечисти, и тьме. Плохо то, что на воле ходят люди, которые знают об этом и мирятся с этим. Люди думают о миллионе разных вещей, но о нем не вспоминают, газеты печатают речи политических деятелей, описания картин, отчеты о скорости хода судов, о траектории полета теннисных мячей, но о нем не вспоминают. Он лежал, чувствуя бесконечную слабость, вдыхал зловонный воздух и ненавидел Иоганну.

Он не знал, сколько времени прошло с тех пор, как ему швырнули матрац и кусок хлеба. Вдруг подумал, что о нем забыли, и чуть не умер от страха. Однажды он решил осмотреть подземную пещеру в Унтерсберге. Пещера была огромная, с многими ответвлениями, с круто уходящими вверх стенами, чем дальше, тем более холодная, немая, как гробница. Он пошел вместе с каким-то знакомым, без проводника — дурацкое легкомыслие. Если бы батарейка карманного фонаря отказала — им был бы конец. Батарейка отказала. У него словно земля ушла из-под ног, и он пережил ужас, равного которому никогда прежде не испытывал. Приятель почти сразу нашел его, — через минуту, не больше, — но ему казалось — протекла вечность. Страшнее ощущения он не знал. Порою, не слишком часто, он вспоминал об этом случае. И начинал дрожать. Такой же удушливый страх овладел им и сейчас. О нем забыли, он издохнет здесь, под крысами, в чужом дерьме, в короткой рубахе.

Но через тридцать шесть часов Крюгера освободили из клетки.

Осмотрев его после этого, доктор Гзель удовлетворенно отметил, что заключенный на редкость спокоен, ни на что не жалуется, отвечает учтиво и здраво, пытается шутить в тон врачу.

— Седины, конечно, прибавилось, — посмеивался врач, — но она нам к лицу. А с этой легкой слабостью мы быстро справимся.

Крюгер поглядел на него потухшими глазами.

— Да, господин доктор, — проговорил он, — мы с ней быстро справимся. Я когда-нибудь выйду отсюда, вы останетесь здесь навсегда.

Он сказал это мягко и, разумеется, без намерения ранить, но врач был глубоко задет. Не по охоте работал он в Одельсберге. Когда-то доктор Гзель мечтал о карьере университетского ученого. Еще будучи студентом, он увлеченно и рьяно занимался исследованием особенностей состава крови у людей различной расовой принадлежности, и две его публикации на эту тему упоминались наряду с трудами таких светил, как Дунгерн, фон Шейдт, Гиршфельд. Однажды ему показалось, что он попал в точку, нашел ключ к определению этих особенностей. Но вскоре пришло разочарование: его метод был ошибочен. Он, как и многие его современники, так и не открыл способа определять расовую принадлежность людей по составу их крови. И все-таки ближе других подошел к решению проблемы; казалось, вот-вот — и он добьется успеха. Но обстоятельства обернулись против него: его мать разорилась, невеста, дочь известного профессора, порвала с ним, пришлось отказаться и от надежд на доцентуру, и от продолжения исследовательской работы. И вот он, старый холостяк, жил в Одельсберге, занимался частной практикой, ему неинтересной, тянул лямку тюремного врача, ему тягостную. Четырнадцатичасовый рабочий день, дурацкая служба, не требовавшая никаких талантов, отвлекала его от дела, для которого он был создан.

Доктор Гзель не стал вымещать на пациенте накипевшую горечь. Он не любил врачебной практики, но врач был недурной, с наметанным глазом, ловкими руками. И к заключенным он относился довольно гуманно. Но служба в тюрьме притупляет людские чувства. Доктор Гзель привык не доверять жалобам заключенных. Почти все они озлобленны и строптивы. Он говорил с ними шутливым тоном, утешал. Но сердился, если они упорствовали.

Когда Крюгера привезли в тюрьму, доктор Гзель, как всегда, первым делом взял у него кровь на исследование. Судя по внешности заключенного — кельтский тип с небольшой примесью семитических черт, — его кровь должна была бы принадлежать к группе «А». К великому разочарованию доктора Гзеля, она принадлежала к группе «АБ», но он был человек добродушный и простил это Крюгеру. И когда тот пожаловался на боли в сердце, тоже не рассердился, выстукал его, ничего не нашел, ободрил шуткой. Ничего опасного у него нет. По наблюдениям Гзеля, люди этого типа достаточно выносливы. Когда Крюгер обратился к нему второй раз с теми же жалобами, он снисходительно осмотрел его второй раз и снова ничего не обнаружил. Но когда Крюгер пришел в третий раз, доктор Гзель выразил недовольство. Понятно, что заключенный номер 2478 не прочь с помощью врача устроить себе легкую жизнь, но пусть он в таком случае изобретет что-нибудь более правдоподобное. Боли в сердце. Вечная, излюбленнейшая их жалоба. Припадки случаются по ночам, в одиночной камере, когда нет свидетелей? Ну, разумеется! Когда господин пациент не один, припадков у него не бывает? Знаем, знаем. Господин доктор Крюгер метит на отправку в больницу с предположительным диагнозом angina pectoris. Ошибаетесь, голубчик. Мы не попадемся на удочку вашей сердечной хвори. После шестнадцати месяцев тюремного заключения человек, само собой, немного слабеет. Он жил в роскоши, потом попал к нам, находит нашу обстановку чересчур спартанской, в его организме происходят некоторые изменения, на нервной почве возникают желудочные заболевания, расстройства пищеварения, отечность, похудание, серый цвет кожи. Ничего страшного в этом нет. Обычная история. Со временем пройдет. Angina pectoris. Ловко придумано. Все они ловкачи.

220