Успех - Страница 226

226

Потом он возвращался в Мюнхен и, не считая, тратил деньги. Сохраняя инкогнито, кормил, одевал, вооружал «истинных германцев». Когда едущий в машине Руперт Кутцнер встречал едущего в машине Пятого евангелиста, он приказывал притормозить и отрывисто, по всей военно-студенческой форме, приветствовал того — один великий человек другого великого человека.

Поток кредитов, изливаемых государством на Рурскую область, докатился по разным каналам до г-на Гесрейтера. Неожиданно его с головой захлестнула волна богатства. То в Луитпольдсбруне, то у себя на Зеештрассе он, расхаживая и жестикулируя, рассказывал г-же фон Радольной о неслыханном и невообразимом денежном половодье. Таинственно намекал на то, что теперь и он среди тех, кто управляет течением потока. Катарина невозмутимо слушала, односложно отвечала. Однажды бросила вскользь, что всего разумнее было бы обеспечить за собой эту негаданную благодать, не то как бы она нежданно не выскользнула из рук.

Пауль Гесрейтер расхохотался. Его сотрапезники по «Мужскому клубу» очень одобрили бы подобный совет. Что ж, пусть они свою долю благодати помещают в полновесную иностранную валюту. Пауль Гесрейтер не такой простачок. «Когда бодрый дух полнит мужеством грудь», — пели у него в душе стихи короля Людвига Первого. «Поставщик его величества» — звучало у него в мозгу. Мелькали великолепные картины, фантастические видения. Особенно часто возникал образ, поразивший его воображение еще в пору детства, навсегда застрявший в его баварской голове — образ могущественного купца эпохи Возрождения, какого-нибудь Фуггера или Вельзера, одного из тех разряженных в бархат господ, которые на глазах у монарха небрежным жестом бросают в камин разорванные векселя, подписанные этим самым монархом.

Картина была заманчива, но и таила в себе опасность. Г-н Гесрейтер чуял эту опасность — недаром он был потомком людей, испокон веков более всего почитавших спокойную обеспеченность. Ему частенько хотелось поделиться своей удачей и своими планами с Иоганной. Несмотря на романтическую затею вызволить из-за решетки злополучного Крюгера, эта Иоганна Крайн отличалась какой-то привлекательной ясностью и душевной силой. Будь она рядом с ним, он отчетливее видел бы, близок другой берег или далек.

Господин Гесрейтер остановился перед автопортретом Анны Элизабет Гайдер. Женщина потерянно и вместе с тем напряженно смотрела куда-то вдаль, ее шея была беспомощно и жалостно вытянута. В тот раз он не побоялся продемонстрировать своим землякам, какой он молодчина. Продемонстрирует и сейчас. До сих пор он, как пловец, загребал руками, но стоял при этом на берегу, а теперь очертя голову ринется в поток.

Учтиво, в самых изысканных выражениях, он пригласил на ужин к себе, в дом на Зеештрассе, директоров «Южногерманской керамики Людвиг Гесрейтер и сын», писателя Маттеи, скульптора серин «Бой быков», г-на Пфаундлера, г-жу фон Радольную, самых близких своих друзей. Долго обдумывал, стоит ли пригласить Иоганну. Ему было бы приятно, если бы она присутствовала при этом его столь решительном шаге. В конце концов он послал ей любезное, милое, составленное по всем правилам этикета приглашение.

Пришли все. Кроме Иоганны.

Это был дурной знак, но г-н Гесрейтер скрыл его даже от самого себя. Когда все остальные собрались, он произнес высокопарную, но маловразумительную речь, потом, загребая руками, словно собираясь пуститься вплавь, подвел гостей к красивой конторке в стиле бидермейер. На ней лежало соглашение, по поводу которого он вел переговоры во время путешествия с Иоганной, — соглашение, касавшееся объединения его предприятия с несколькими южнофранцузскими фабриками. Г-н Гесрейтер тут же подписал его тем самым гусиным пером, которым несколько столетий назад пользовался всемогущий купец Якоб Фуггер.

После ужина, оставшись наедине с г-жой фон Радольной, г-н Гесрейтер принялся разыгрывать роль промышленного магната. Расхаживая по комнате среди расшитых женских головных уборов, моделей кораблей и прочего своего возлюбленного хлама, которым был набит дом на Зеештрассе, он говорил о том, что его дела приобрели огромный размах, вышли далеко за пределы Баварии, имеют сейчас международное значение. Где им до него, этим мюнхенским крохоборам, у них ведь нет ни капли воображения. За отсутствием другой аудитории, он выплескивал перед Катариной всю красочно-романтическую мешанину, наполнявшую его истинно баварские мозги. Она молча слушала. Катарина собиралась расширить Луитпольдсбрун, модернизировать поместье, нуждалась в деньгах. Едва она намекнула на это, как г-н Гесрейтер выложил ей нужную сумму. Она отказалась принять деньги иначе, нежели в долг — точь-в-точь рурские промышленники, получающие кредит у государства.

Теперь г-н Гесрейтер ворочал такими делами, которые действительно требовали сосредоточенного внимания. И все-таки он, как добропорядочный мюнхенец, исполнял свой гражданский долг. Так, например, «истинные германцы» решили по случаю освящения их знамен установить на Одеонсплац громадную деревянную статую Руперта Кутцнера, а затем сверху донизу обить ее железными гвоздями. Кто воспротивился этому, как не Пауль Гесрейтер? Или грандиозное всенародное зрелище — «Кровавый сочельник в Зендлинге», которым г-н Пфаундлер решил возместить карнавал, отмененный в этом году ввиду напряженной обстановки. Кто, как не г-н Гесрейтер, обещал помочь ему воплотить этот замысел? Он уже представлял себе, как на колеснице, влекомой львами, появится в финале г-жа фон Радольная, вся в белом, с обнаженными могучими руками — настоящее олицетворение Баварии.

226