Успех - Страница 243

К оглавлению

243

Но тот заартачился с не меньшей злобой. Весь свой позор, всю горечь унижения перед Флаухером он с истерической яростью обрушил сейчас на Кленка. Он был столь же тверд в своей штабквартире на Шеллингштрассе, как раболепен на Променадеплац перед лицом противника. Кленк стал грозить, что нанесет удар на свой страх и риск. Кутцнер только рассмеялся: кто-кто, а он-то знает, что без него партия сразу скиснет. Кленк заявил, что немедленно прекратит работать на партию. Кутцнер пожал плечами. Но все же стал урезонивать Кленка. К этой угрозе он отнесся серьезно. Кутцнер уважал Кленка и не хотел его терять. Он просил, угрожал, умолял. Говорил, что все руководители партии единодушно считают нынешний момент неподходящим для выступления; даже генерал Феземан согласен на отсрочку. Но Кленк не был согласен. Заявляя, что перестанет работать на партию, он не просто пугал Кутцнера. Кленк потерял веру в успех. На этого жалкого истерика нельзя положиться. Он решил уехать в Берхтольдсцель. Значит, все единодушно стоят за то, чтобы отложить выступление? Что ж, откладывайте, только он, Кленк, умывает руки.

— Quod Siculis placuit, sola Sperlinga negavit, — мрачно пробасил он. А так как Кутцнер не был знатоком ни латыни, ни истории, Кленк перевел ему цитату и рассказал, что от участия в Сицилийской вечерне отказался один-единственный городишко Сперлинга; с тех пор в его гербе красуется эта латинская надпись.

В тот же день Кленк укатил в Берхтольдсцель. Хотя Кутцнер и решил отложить день освобождения, отбоя он пока что не бил, собираясь в день освящения знамен устроить нечто вроде генеральной репетиции.

В этот день город с утра пришел в великое волнение. По сигналу тревоги был поднят на ноги 1-й полк «патриотов» численностью около десяти тысяч человек. Пришли в движение отряды «истинных германцев», вооруженные ручными гранатами, пулеметные расчеты, заработал беспроволочный телеграф, приготовились к вылету самолеты. Батарея легких двенадцатисантиметровых полевых гаубиц взяла на прицел пункты, где обычно собирались рабочие. Отряды «патриотов» патрулировали чуть ли не все улицы. Один из таких отрядов, около трех тысяч человек, стоял в полной боевой готовности в Английском саду, неподалеку от увеселительного заведения «Тиволи». Главные силы «патриотов» с утра начали наступление на Обервизенфельд. Еще не было восьми, а они уже овладели батареями и пулеметами мюнхенского рейхсвера, которые были сданы им без всякого сопротивления.

Но баварские власти знали не хуже, чем руководители партии «истинных германцев», что все это — пустое времяпрепровождение, ребяческая потеха. Правительство заранее вызвало иногородние воинские силы. Они охраняли общественные здания, они окружили Обервизенфельд, отрезав его от города и оставив единственный путь отступления — к Вюрмканалу. Начиная с восьми утра мюнхенский рейхсвер также прекратил сдачу оружия «патриотам». Полиция конфисковала пушку, переправленную в Мюнхен Оберландским добровольческим корпусом, стоявшим в Тельце. Боевое орудие выглядело довольно комично во дворе полицейского участка на Этштрассе, где его недоуменно разглядывали зеваки.

В центре города бесчинствовали отряды «истинных германцев». Отряд добровольческого корпуса имени Блюхера и Росбаха отбил у рабочих красное знамя, поджег его и под звуки оркестра начал таскать по улицам. Другой отряд схватил двух рабочих и, связав им руки за спиной, поволок по Людвигштрассе. Кроме того, «патриоты» завладели барабаном какой-то рабочей организации и изрезали его в куски. На этом их победы и кончились. Переминаясь с ноги на ногу, стояли главные силы «истинных германцев» возле «Тиволи» и в Обервизенфельде. Ждали. Порою орали: «Хайль!» В полдень сварили себе обед. Солнце начало склоняться к западу, а они все стояли, орали: «Хайль!» — и ждали. Их пыл угасал. В четыре часа пополудни они начали отступление по улицам, оставленным рейхсвером свободными. Нет, успеха они не добились. Пришло время цвести деревьям, но не пришел день освобождения.

Правительство с издевательским великодушием заявило, что так как приказ о запрещении «патриотам» освящать знамена запоздал, то оно готово частично возместить расходы по устройству празднества, а так как устраивал его наторелый и ловкий г-н Пфаундлер, то эти расходы выражались в изрядной сумме.

На собрании руководителей Руперт Кутцнер выступил с речью, в которой изложил положение дел. Он заявил, что генеральная репетиция удалась блестяще. Съезд прошел необычайно успешно, о нем говорили во всей стране. Выслушав эту речь, Кленк немедленно отправил фюреру цветную французскую открытку. На ней была изображена крошечная собачонка, поднявшая лапку у фонарного столба, и рядом — грандиозная лужа. Внизу было написано по-французски: «Нет, вы только подумайте, это все — моя работа!» Кленк предусмотрительно перевел для фюрера надпись на немецкий язык.

31
Просвет в тучах

Доктор Гейер написал Иоганне письмо, в котором объяснял, почему, выступая в рейхстаге о положении в Баварии, он ничего не сказал о деле Крюгера. Недавно в печати появился тот самый очерк Тюверлена, такой пронзительный и обжигающе холодный, что после него уже никто из современников не может добавить по поводу этого дела ни единого слова. В приписке, сделанной от руки, Гейер сообщал, что недавно встретил бывшего министра юстиции Кленка. Тот сказал ему, что, пробудь он еще какое-то время на своем посту, наверняка освободил бы Крюгера из одельсбергской тюрьмы. Приписка кончалась следующими словами: «По справедливости должен сказать, что этому заявлению доктора Кленка я верю. Слишком рано ушел со своего поста Кленк. Слишком рано ушел со своего поста Мессершмидт. Так что вам тоже не везет, Иоганна Крайн».

243