Успех - Страница 244

244

Иоганна долго сидела и думала над этим письмом; три морщинки прорезали ее лоб. Она прочитала речь Гейера. Прочитала очерк Тюверлена — вслух, громким голосом. Гейер произнес хорошую речь. Нельзя было пронзительнее, холоднее, сильнее написать о деле Крюгера, чем написал в своем очерке Тюверлен. Если эти двое так ничего и не добились, то как могла она, Иоганна, убедить весь мир в невиновности Крюгера?

Этажом ниже завели граммофон, до Иоганны донеслись звуки песенки тореадоров из обозрения «Выше некуда». Да, ей не везет. И это вовсе не попытка оправдать собственную никчемность: статью Жака никак не назовешь никчемной, но ведь и он ничего ею не добился. Часто говорят, что человек рождается везучим или невезучим. Но почему в таком случае Жаку повезло с этой дурацкой песенкой и не повезло с очерком?

Очерк был, конечно, поразительный. Если ей надо было пришпорить себя, сызнова зарядить, ничто так не действовало на нее, как эти холодные, язвительные слова. Она вспомнила, как в то время, когда они жили у озера, Жак вдруг забросил работу над радиопьесой «Страшный суд», ушел в какую-то новую работу, а в какую — она не знала, как потом в лодке прочел ей этот очерк. Надо было быть круглой дурой, чтобы не понять сразу, насколько больше он вложил в дело Мартина, чем все остальные, вместе взятые!

С чего это она взяла, что он ухмылялся во время ее рассказа о болезни Мартина? Какой идиотизм. Но теперь она уже во всем разобралась. Давно пора. Она встала, начала ходить по комнате, радуясь, что наконец разобралась. Тосковала по Тюверлену, по его сильным, в рыжеватом пушке рукам, по морщинистому, голому лицу, похожему на лицо клоуна. Почти не разжимая губ, еле слышно мурлыкала старинную песенку. Так изменилась, что тетушка Аметсридер спросила — что с ней стряслось? Иоганна с жаром принялась рассказывать о Жаке Тюверлене и о его успехах.

На следующий день от Тюверлена пришла телеграмма. Он сообщал, что в ответ на дружественный интерес к электрификации Баварии, проявленный мистером Поттером и подтвержденный займом, баварское правительство выразило готовность амнистировать Крюгера. Не позже чем через три месяца он будет на свободе.

Иоганна была счастлива. Плясала. Рассердилась на тетушку Аметсридер за то, что она недостаточно восторженно приняла новость. Завела граммофон и поставила пластинку «Песенка тореадоров».

Как благородна телеграмма Жака Тюверлена! Ни звука о своей роли, только радостная весть. Так что же это — везение? Случайность? И Жак тут совсем ни при чем? Иоганна так гордилась Тюверленом.

Она позвонила Каспару Преклю. Повесила трубку прежде, чем тот успел подойти к телефону. Телеграфировала Мартину, хотя и знала, что телеграмму ему передадут не раньше, чем министр официально распорядится освободить заключенного Крюгера. Позвонила адвокату Лёвенмаулю и попросила немедленно выхлопотать ей свидание с Мартином. Лёвенмауль еще ничего не знал. Он очень обрадовался, хотя в этой радости и была кислинка, поскольку не он добился освобождения своего подзащитного.

Ночью Иоганна начала разбираться во всей путанице происшедшего. Что она ни делала, все оказывалось ненужным и бессмысленным. События шли своим чередом, словно она ничего и не предпринимала. Почему Мартина выпускают из тюрьмы? Потому что Жак пришелся по душе какому-то американцу. Нет, даже и не поэтому. Его выпускают из тюрьмы, потому что американцу понравилась песенка тореадоров из обозрения «Выше некуда». Тюверлен с полной ясностью растолковал ей, что, не будь этой песенки, вряд ли он познакомился бы с мистером Поттером. Итак: Гесрейтер, Гейер, Гейнродт, Мессершмидт, Кленк, Пфистерер, Катарина, шалопай, претендент на престол Максимилиан, г-н Леклерк — все, что они делали или не делали, не имело никакого значения, все это было ни к чему. И даже пронзительный очерк Жака Тюверлена ничего не решил в ее правом деле. Решили его несколько музыкальных тактов неведомого композитора — Иоганна даже имени его не знала.

Нет, решило его то обстоятельство, что денежный пузырь дал доллары баварскому правительству.

Но не будь этих нескольких тактов, вряд ли он расщедрился бы.

Мысли вихрем неслись и скакали у нее в голове. Все это слишком сложно; без Тюверлена ей не разобраться.

Видит бог, теперь уже невозможно говорить, что Жаку не везет. Да оно и естественно — победу над правительством может одержать только такой человек, как Тюверлен, но уж никак не заурядная женщина, например, она, Иоганна Крайн. И если хорошенько подумать, есть какой-то смысл в том, что Жак написал это идиотское обозрение; даже в глупейшей песенке тореадоров — и то есть смысл. И человек рождается везучим или невезучим.

Ее ночное видение — она стоит в ожидании на пустынной дороге, ведущей в Одельсберг, — скоро станет реальностью. Взять ли ей с собой костюм для Мартина? Еще три месяца — и наступит лето, и он сможет надеть серый костюм, в котором его привезли в Одельсберг. А что будет, когда он освободится? В Мюнхене на него все накинутся, как коршуны. Пока не будет покончено с этим Кутцнером, и со свастикой, и с ежедневными беззакониями, Мартину в Мюнхене не место. Придется ей уехать с ним.

Ну, а как же быть с Жаком? В телеграмме нет ни слова о его возвращении. Нехорошо получится, если Мартина выпустят, а Жака в это время здесь не будет. И как сложится ее жизнь, если Жак вернется, когда она уедет?

Ей-то что дает освобождение Мартина? Ведь он стоит ей поперек дороги.

Иоганна пришла в ужас от собственных мыслей. Тут же подавила их. Она радовалась освобождению Мартина. Тщательно, хотя и не без надрыва обдумывала, что надо сделать, чтобы он легче и незаметнее перешел к свободному существованию.

244