Успех - Страница 252

К оглавлению

252

Решение Иоганны кремировать покойного натолкнулось на препятствия. Церковные власти, ссылаясь на Библию, требовали, чтобы усопших предавали земле, а не огню, и в этом их поддерживало правительство. Иоганну обязали представить письменное распоряжение Крюгера или хотя бы данное под присягой свидетельство двух человек, что Мартин Крюгер при них изъявлял желание быть кремированным после смерти. Каспар Прекль никогда не слышал от покойного о таком его желании, но немедленно дал Иоганне свидетельство. Кого же еще могла она попросить об этом? Без долгих размышлений обратилась к Паулю Гесрейтеру. Тот был очень удручен вестью о смерти Крюгера. В свое время он принял участие в его судьбе, так что столь внезапная и прискорбная развязка дела была до некоторой степени его личной неудачей. Он обрадовался звонку Иоганны. Г-н Гесрейтер был знаком с Крюгером только шапочно и, разумеется, понятия не имел, как этот человек хотел, чтобы его хоронили, тем не менее сразу же подписал скрепленное присягой свидетельство.

Левые организации пожелали принять участие в похоронах Крюгера; к ним присоединились многие музеи и общества поощрения искусств, как немецкие, так и иностранные. Отстранились только мюнхенские галереи, высшие учебные заведения и официальные организации. Начальник полиции издал приказ, смысл которого заключался в том, что он не допустит превращения похорон в публичную демонстрацию. Прошел слух, что некий ответственный правительственный чиновник бросил фразу: «Пусть мертвецы держат язык за зубами».

Иоганна поехала на Восточное кладбище, сопровождаемая Каспаром Преклем и тетушкой Аметсридер. Улицы были запружены народом. Многочисленные полицейские отряды патрулировали мосты — Людвигсбрюкке, Корнелиусбрюкке, Рейхенбахбрюкке — и прилегающие к кладбищу улицы.

Иоганна, вся в черном, с неподвижным смугло-бледным лицом, с прикушенной верхней губой, стояла в большом приемном зале кладбищенской конторы. Там было битком набито людьми. Перед Иоганной мелькали лица, венки, лица, венки. Она стояла, застывшая, окаменевшая. Речи, возложение венков. Иоганна глядела на людей, слушала речи. Стояла все такая же застывшая, ни к чему не причастная. Когда люди взглядывали на это широкоскулое неподвижное лицо, им становилось не по себе.

А он лежал, и на нем лежала груда цветов, — хозяева цветочных магазинов отлично заработали в этот день. Всякие знаменитости произносили речи — наверное, они тщательно к ним готовились. Все говорили о том, как много сделал покойный, о его книгах, о его трудах. Совсем мало — о его трагическом конце. И никто ни слова не сказал о том, как несправедливо с ним поступили: это ведь было запрещено. «Пусть мертвецы держат язык за зубами», — приказал некто. Иоганна стояла, смотрела, слушала, она ничего не видела, ничего не слышала. «Пусть мертвецы держат язык за зубами». Она была полна негодования. Возмутительно, что кто-то смеет отдавать такой приказ. Этого нельзя терпеть, это необходимо изменить. Она стала думать, что тут можно сделать. Словно человек, который во сне пытается решить задачу и не может, но, твердо зная, что любой ценой должен решить, изобретает тысячи способов и не успокаивается на тысячном, так Иоганна, пока произносились речи и возлагались венки, напрягала все свои умственные способности, выворачивала наизнанку мозг, стараясь придумать, как же ей добиться того, чтобы мертвый заговорил.

Люди произносили речи, возлагали венки, пели. Иоганна думала — это будет совсем не просто, это будет дьявольски трудно, но я обязана добиться, чтобы он заговорил. Венки, речи. Обязана добиться, твердо сказала она себе. На этот раз мертвец не станет держать язык за зубами. Она не допустит этого, вот увидите, господа Гартль и Флаухер, он заговорит.

Когда гроб вынесли и люди понемногу стали расходиться, Иоганна обнаружила, что на похоронах присутствуют доктор Гзель и старший советник Фертч. Да, ни секунды не сомневаясь в неколебимости своего положения и в своей невиновности, они решили продемонстрировать, что им тоже известны правила хорошего тона. При жизни заключенного Крюгера они уделяли ему больше внимания, чем того требовал их служебный долг. Теперь тело его должно было превратиться в пепел — как же они могли пропустить такую церемонию?

В смерти Мартина Иоганна винила себя. Не притворялась перед собой, призналась в своей вине желто-серому лицу, когда была с ним наедине. Нет, она не убегала от ответственности, все последствия брала на себя. Но этот гнус Фертч знал о болезни Крюгера, она вовремя его предупредила, и надо было быть бесстыжим наглецом, чтобы явиться сюда, и она слишком долго сдерживалась, и больше не желала. Когда она подошла к ним, в ее лице под черной шляпой без вуали не было ни кровинки. Она взглянула на доктора Гзеля, но не сказала ему ни слова. Потом посмотрела на человека с кроличьей мордочкой, посмотрела прямо ему в глаза и сказала негромко, но отчетливо:

— Вы негодяй и подлец, господин Фертч.

Кругом стояло много людей, они смотрели на нее, слышали ее слова. Человек с кроличьей мордочкой что-то забормотал.

— Замолчите, — сказала Иоганна. Потом отчеканила так, что услышали все:

— Вы мерзавец, господин Фертч.

3
Немецкая психология

Пробудь американец на четыре недели меньше в России, поговори он с Жаком на четыре недели раньше — все было бы в порядке, Мартин Крюгер остался бы жив и вышел бы на свободу. Поговори с ней Жак перед отъездом — все было бы в порядке, Мартин вышел бы на свободу. Не повесь он автопортрета Анны Элизабет Гайдер в Галерее, не оккупируй французы Рур, не организуй кутциеровские ослы параллельного правительства, не слети министр Кленк со своего поста, не будь министр Мессершмидт вынужден подать в отставку на двадцать шесть дней раньше назначенного им срока, имей кто-нибудь возможность предотвратить хотя бы одно из этого множества событий — все было бы в порядке, Мартин вышел бы на свободу. В чем смысл этих событий, — и счастливых, и роковых?

252