Успех - Страница 276

К оглавлению

276

Каспар Прекль уже сжился с мыслью, что в Россию Анни не поедет. Далось ему это нелегко. Так что ее слова о том, что она вступит в партию, принесли ему огромную и нежданную радость. Правда, тут же промелькнула мысль, что перемена в ней произошла под влиянием любви к нему, а не твердых убеждений. Но сразу выяснилось, что это неверно. Она сказала, что, как ни грустно, но ее решение ничего не меняет в том, как в дальнейшем сложатся их жизни. Она не закрывает глаза на то, что жить без него ей будет тяжко. Но в России она вообще не сможет жить. Да, она вступит в партию, но в Россию не поедет. Доживет свой век здесь, в Мюнхене, в пределах, замкнутых башнями Фрауенкирхе, среди баварских гор, и похоронят ее на Южном кладбище. Это решено, а теперь она заварит чай.

Каспар Прекль сидел и молчал. Этому горю ничем не поможешь: истинная мюнхенка мюнхенкой и останется, даже когда она товарищ по партии. А всего хуже было то, что он так хорошо понимал предубеждение Анни. И даже не мог сказать, у кого больше мужества — у нее, твердой в своем предубеждении, или у него, твердого в убеждении. Но чтобы не заболеть шизофренией, как художник Ландхольцер, он должен жить в стране осуществленных марксистских идей. То есть в России.

Через несколько дней Прекль распрощался с Пятым евангелистом. Они условились встретиться в конторе акционерного общества «Баварские автомобильные заводы», но в последнюю минуту г-н фон Рейндль передал по телефону, что просит инженера Прекля зайти к нему домой на Каролиненплац. Каспар Прекль насупился. С каким облегчением он вздохнет, когда рожа этого господина перестанет мозолить ему глаза. Во всяком случае, если этот субъект посмеет коснуться не только деловых, но и каких-нибудь личных вопросов, ему не поздоровится. Но Пятый евангелист не коснулся личных вопросов, и Каспар Прекль разозлился еще больше.

— Я позволю себе напомнить вам только одно, — сказал г-н фон Рейндль. — Вы не обязаны согласовывать свои действия с убеждениями. Ваша обязанность — добиться успеха. И все.

Они поговорили еще о чем-то, но вяло, неинтересно. Спускаясь по роскошной лестнице мимо картины «Смерть Аретино», молодой инженер подумал: «Скорей бы этот Рейндль приехал в Россию и посмотрел на новый завод». И тут же стал придумывать, какие слова он швырнет в одутловатую физиономию этого типа.

Прошло два часа, и курьер вручил ему очень сердечную записку Рейндля вместе с прощальным подарком — великолепной зеленой кожаной курткой. Прекль стал ворчать — он и не подумает ехать в Россию таким франтом. Но Анни настояла, чтобы он взял куртку с собой.

В дальнее путешествие он отправился в новеньком автомобильчике. Весна уже наступила, но Анни надавала ему столько теплых вещей, словно он ехал на полюс. Денег, удостоверений, рекомендаций у него тоже было с избытком.

Писатель Тюверлен и Анни Лехнер поехали его провожать. Тюверлен простился с ним у реки Инн. Прекль обещал написать, как только обнаружит, где находится картина «Иосиф и его братья». Анни провожала его до Пассау, где Инн впадает в Дунай. Каспар Прекль посадил ее в мюнхенский поезд. Он был еще угрюмее обычного, разругался с соседями Анни по купе — те недостаточно быстро освободили место для ее вещей. Она смотрела на него из вагонного окна. Он заявил, что нет ничего глупей, чем торчать столбом на перроне и ждать отхода поезда, поэтому сразу попрощается с ней. Не сняв автомобильной кожаной перчатки, протянул ей руку в окно. Но, продолжал стоять, пока поезд не тронулся. Сорвал перчатку, еще раз пожал Анни руку, еще несколько минут постоял.

В тот же день поехал дальше, в зеленой куртке, с трубкой в зубах, один-одинешенек. Через Германию, все на восток, через Чехословакию и Польшу, через Краков и Москву, добрался до Нижнего Новгорода. Кого из тех, с кем он расстался в Европе, будет ему не хватать в России? Четырех человек. Сидящего на пне и пристально глядящего на него сумрачными, запавшими, сверкающими глазами, худого, как щепка, художника Ландхольцера. Развалившегося на оттоманке, жирного, фиолетового, сонливо прищурившегося на него Пятого евангелиста. Расхаживающего по комнате и что-то скрипуче и весело внушающего ему писателя Жака Тюверлена. Разливающей чай и ласково, хотя и безапелляционно выговаривающей ему за какой-то житейский пустяк девушки Анни Лехнер.

16
Семейство Лехнер выбивается в люди

А девушка Анни Лехнер, как только марка установилась в цене, уволилась с фабрики на северной окраине города и открыла бюро переписки. Занимаясь литературным наследием Мартина Крюгера, Каспар Прекль давал Анни перепечатывать кое-какие материалы. Тогда Жак Тюверлен и познакомился с нею. Ему понравилась решительная баварка, он предложил ей работать у него секретаршей, они отлично сработались. Сперва шутливо, потом всерьез Тюверлен вел с ней долгие споры о всяких стилистических погрешностях. Она сидела за машинкой, а он, расхаживая по комнате, произносил длинные монологи, разбирал достоинства и недостатки нынешней своей работы. Когда Каспар Прекль уехал, Тюверлен часто разговаривал с Анни о ее друге, громоздил довод на довод, осыпал ее упреками, хотя они явно предназначались не ей.

С отцом теперь Анни ладила. С тех пор, как она стала свидетельницей его позора, он ее немного стеснялся. И вообще был верен слову, которое дал себе в минуту душевного крушения, — держался тихо и кротко. Только одно обстоятельство по-прежнему выводило его из себя. Как раз наискосок от его дома на Унтерангере держал лавку еврей Зелигман — еще отец этого Зелигмана был конкурентом Лехнера. Во время гонения на евреев при государственном комиссаре Флаухере Зелигмана чуть было не выслали. К несчастью, все-таки не выслали, все испортил сволочной путч, и еврей Зелигман продолжал нахально владеть магазином, как десятки лет назад. И многие покупатели-евреи игнорировали теперь лавку Лехнера, потому что Зелигман наболтал им, будто он принимал участие в художествах «истинных германцев» и вообще заядлый антисемит. При всем своем смирении, этого Лехнер стерпеть не мог.

276