Успех - Страница 277

277

— Вот же мерзавец! — бранился он. — Вот же скот проклятый! Смеет говорить, что я антисемит, жид поганый!

Лехнер очень гордился исцелением от гордыни. Любители игры в кегли снова хотели выбрать его вице-председателем клуба, но он отказывался. Они говорили, чтобы он перестал валять дурака, однако он упорно отклонял эту честь.

Если на дочь Анни старик все-таки затаил некоторую обиду, то от сына Бени он получал все больше радости. В тот день, когда, надев цилиндр, Каэтан Лехнер отправился на Петерсберг в качестве свидетеля со стороны жениха, он поставил крест на собственных честолюбивых надеждах. Ему уже не дождаться удачи, но вот его сын Бени обязательно выбьется в люди. Счастье, что он женился на кассирше Ценци. Под ее влиянием этот красный пес просто на глазах превращается в благопристойного человека. Старик расплывался от удовольствия, глядя, как с каждой неделей все больше отрастают Бенины бачки.

Окончательно сблизил отца с сыном случай, на первый взгляд несущественный. Когда время от времени между Каэтаном Лехнером и его детьми вспыхивали споры о деле Мартина Крюгера, старик весьма ядовито прохаживался насчет чужака. И только теперь, через год с лишним после смерти заключенного Крюгера и сожжения его останков, обнаружилось, что и Бени и Анни были убеждены в причастности старика к осуждению Крюгера. А между тем лишь он и Гесрейтер стояли за то, что Крюгер невиновен. Это выяснилось из какой-то фразы старика, сказанной между прочим и совершенно поразившей его детей. Но тут Каэтан Лехнер взорвался: ах так, значит, они его и за человека не считают? Его смирение как ветром сдуло. Он осыпал отборной фельдфебельской бранью нынешнюю молодежь, которая отца родного готова заподозрить в любой пакости. Эта вспышка пошла всем на пользу. Бени проникся искренним уважением к отцу, исчезла отчужденность, отношения между ними стали доверчивыми и сердечными.

А Бени в этом очень нуждался. У него совсем не осталось приятелей. После его женитьбы на кассирше Ценци и покупки электротехнической мастерской товарищи из «Красной семерки» так измывались над ним, что и у ангела лопнуло бы терпение. Кто, как не Бени, сидел в тюрьме из-за своих симпатий к партии? Он ожесточился, ушел в себя, все реже появлялся в «Хундскугеле». И все больше сближался с Ценци. Что говорить, она понятия не имела об экономических предпосылках, прибавочной стоимости и классовой борьбе. Зато, надо отдать ей справедливость, отлично разбиралась в своей домашней экономике. Дела в мастерской шли хорошо, они ни в чем не нуждались.

Старик Каэтан Лехнер смотрел, как они живут, и душа у него радовалась. Сам он мало чего добился, но его семья быстро выбивалась в люди. И, главное, у Бени хватало времени на изобретение и опыты. В Национальном театре его не забыли, стоило чему-нибудь не заладиться, как немедленно посылали за богатым на выдумку осветителем. К этой работе сына старик проявлял особый интерес. Когда Бени рассказывал о ней, из зобастого горла Лехнера то и дело вырывались возгласы удивления и восторга: он был счастлив, что его склонность к искусству таким пышным цветом расцвела у сына. Гордый признанием отца, Бени сконструировал для «Клуба любителей игры в кегли» хитроумный прибор, который световыми сигналами автоматически отмечал число выбитых кеглей.

Меж тем семья Лехнер упорно выбивалась в люди. Когда кассирша Ценци произвела на свет зачатого в законном браке здорового мальчишку, между ней и Бени в последний раз разгорелась серьезная перепалка. Произошло это потому, что рождение сына воскресило в Бени революционный пыл. Его отпрыск должен носить имя Владимир — по основателю нового русского государства Владимиру Ильичу Ульянову, известному под псевдонимом Ленин. Ценци заявила, что не потерпит такого языческого имени. Она хотела, чтобы крестным отцом ее сына стал завсегдатай «Тирольского кабачка», тайный советник, «большеголовый» Иозеф Дингхардер, совладелец «Капуцинербрауэрей». Он ее уважает и, конечно, окажет эту честь. Но тут встал на дыбы Бенно Лехнер. Много дней длилась эта междоусобица. Помирились на том, что крестным отцом будет старик Лехнер. А назвали мальчика Каэтан Владимир.

Старик Лехнер сиял. Фотографировал внука-крестника в самых разнообразных позах. Сделал ему подарок, всем на зависть и удивление: продав свой дом на Унтерангере, купил на окраине города, в Швабинге, особнячок и записал его на имя младшего из Лехнеров. Он сам уже недостоин звания домовладельца, но все равно, пусть люди знают, что семья Лехнер выбилась в люди.

Особняк, вернее, старый крестьянский дом, каким-то чудом уцелел среди все дальше расползавшегося города. Во дворе, окруженном высокой каменной оградой, росли высокие каштаны. Каэтан Лехнер решил, что дом и впредь сохранит такой облик, словно в нем посредине города удобно расположился крестьянин, но внутри все должно быть устроено по последнему слову техники, электрифицировано от конька на крыше до погреба, при этом приборы надо тщательно замаскировать, чтобы не резали глаз. Оба Лехнера с головой ушли в работу, все время что-то мастерили, изобретали, ломали себе голову. Старый Лехнер несколько недель рыскал по городу в поисках подходящей мебели, добротной, стародедовской.

К середине мая все было готово. Старик, продавая дом, выговорил себе право пользоваться прежней своей квартирой и лавкой, а владелец электротехнической мастерской Бенно Лехнер, его жена Кресценция и младенец Каэтан Владимир переехали в дом на Швабинге. Ценци подробно описала свою новую резиденцию подруге, жившей в Вейльхейме, а внизу поставила следующую подпись: «Любящая тебя подруга Кресценция Лехнер, в девичестве Брейтмозер, проживающая по Фрёттингерскому шоссе 147, в собственном доме».

277