Успех - Страница 29

К оглавлению

29

Снова слышны шаги надзирателя. Девять шагов — отчетливо, девять — глуше, потом они совсем замирают. От этих мыслей у него становится легче на душе, одеяло уже не так царапает кожу. Он смело поворачивается на левый бок, не боясь, что у него заболит сердце. Естественная усталость превозмогает нервное возбуждение, порождаемое мраком тюремной камеры, и он засыпает с легкой, довольной улыбкой.

8
Адвокат доктор Гейер предостерегает

Адвокат доктор Зигберт Гейер велел своей экономке и в свободный от судебных заседаний воскресный день разбудить его ровно в восемь утра. Каждый час этого воскресенья также расписан заранее. Он должен принять свидетельницу Крайн, должен удержать не слишком гибких членов своей партии от глупых выходок в «Тирольском кабачке», — по воскресеньям ресторан превращается в клуб, открытый для всех политических деятелей этой маленькой страны. Но прежде всего должен поработать над своей рукописью «История беззаконий в Баварии с момента заключения перемирия 1918 года до наших дней». Он не может допускать слишком больших перерывов в работе, иначе никогда не доведет ее до конца.

Едва его разбудил сиплый, плаксивый голос экономки Агнессы, как он усилием воли оторвал от постели свое вялое, непослушное тело. В ванне он расслабился и не старался больше подчинить каждую свою мысль неумолимой логике.

Если бы кто-нибудь знал, каких усилий стоит ему каждый день снова и снова аккумулировать и напрягать всю энергию, чтобы сохранить свою хваленую выдержку. Разве по природе своей он не созерцатель, вовсе не приспособленный для такой сумасшедшей работы? Разве не мечтает он уехать куда-нибудь в деревню и, отойдя от служебных дел и политической борьбы, посвятить себя изучению теоретических проблем политики?

Сможет ли он сегодня сосредоточиться и спокойно посидеть над «Историей беззаконий»? Чертовски трудно избавиться от мыслей о Крюгере и о себе самом. Если он действительно хочет довести книгу до конца, то должен когда-нибудь бросить все дела и на несколько месяцев уединиться в тиши.

Увы, он знал, чем бы все это кончилось. Нежась в теплой ванне, он грустно улыбался тонкими губами, вспоминая, к чему приводили все его прежние попытки сбежать от этой раздражающей суеты. Всякий раз, после двух недель мирной сельской жизни, он начинал тосковать по письмам, газетам, по юридическим и политическим конференциям, тосковать по заседаниям суда или ландтага, когда он, стоя на трибуне, смотрел на лица людей в зале, жадно ловивших каждое его слово. Он прекрасно понимал, что это пустая трата времени, но как трудно было от всего этого отказаться!

Адвокат доктор Гейер нежился в ванне, его тело колыхалось в прозрачной зеленоватой воде. Он думал сейчас о книге «Право, политика, история», о большой книге, которую когда-нибудь все же напишет. С удовольствием вспоминал некоторые найденные им формулировки, которые представлялись ему удачными, улыбался, закрыв глаза. Эти вопросы волновали его еще в студенческие годы. Он знал: «Право, политика, история» будет хорошей книгой, в ней он куда подробнее и серьезнее, чем на суде или в ландтаге, сможет осветить многие важные проблемы. Она окажет свое влияние на людей более достойных, чем судьи и депутаты ландтага, и, возможно, однажды попадет даже в руки к человеку, который сумеет воплотить его мысли в дела. Он накопил большой материал, отобрал все ценное и расположил по порядку. Из года в год перегруппировывал его, менял план книги, ее архитектонику. Но вплотную к работе над этой книгой, требовавшей полной отдачи сил, все не приступал. Наконец принялся писать книгу поменьше — «История беззаконий в Баварии», вяло оправдываясь перед собственной совестью тем, что это, мол, лишь подготовительная работа к главному труду. Но в глубине души, — не сейчас, нежась в ванне, а в минуты предельной искренности с самим собой, — он понимал, что никогда не напишет такую книгу, что всю жизнь будет метаться между суетным политиканством и адвокатскими дрязгами, подменяя настоящую работу мышиной возней.

Адвокат доктор Зигберт Гейер, слегка покачиваясь в воде, тер тонкую, на редкость белую кожу холодной резиновой щеткой. Взгляд снова стал острым и проницательным. Все это — переливание из пустого в порожнее. Сплошной вздор! Вредно так долго лежать в теплой ванне. Необходимо собраться с мыслями, заняться обвиняемым Мартином Крюгером.

Несдержанность и сангвинический темперамент Крюгера были ему противны. Но хотя он испытывал неприязнь именно к этой жертве судебного произвола, хотя защита права перед государством, не желавшим признавать никакого права, была затеей безнадежной, все же ему приносило моральное удовлетворение, что он может открыто высказать свои взгляды, предпринять какие-то шаги, привлечь внимание широкой общественности к частному случаю.

Он торопливо завтракал, машинально запихивая в рот большие куски и поспешно их пережевывая. Экономка Агнесса, костлявая, желтолицая особа, ходила взад и вперед, сердито ворча, что есть нужно медленнее, не то еда не пойдет впрок. И вдобавок он опять надел старый, совершенно неприличный костюм, а нового, который она ему специально приготовила, он, конечно, не заметил. Он сидел в некрасивой, неудобной позе и, не слушая ее, быстро жевал, пачкая при этом костюм, просматривал газетные отчеты, присланные ему управляющим конторой. Его взгляд вновь стал таким же быстрым, трезвым и пытливым, как в зале суда. Многие газеты поместили его портрет. Он всматривался в свое лицо: тонкий с горбинкой нос, резко выступающие скулы, острый, нервный подбородок. Он сейчас, несомненно, один из лучших адвокатов Баварии. Ему следовало уехать из этого равнодушного города, перебраться в Берлин. Никто не может понять, почему он довольствуется ролью депутата ландтага маленькой провинции, не участвует в большой политической борьбе. Должно быть, он действительно глубоко увяз в нелепых сражениях с надменным карликовым диктатором Кленком и, видно, одурманен призрачными успехами в этой жалкой провинции.

29