Успех - Страница 30

Листая газеты, Гейер вдруг болезненно вздрогнул, точно так же, как недавно в зале суда, когда он смешался от глупого, неприличного смешка присяжного фон Дельмайера. Он просматривал сейчас берлинскую дневную газету; ее художник сделал смелые, меткие зарисовки присяжных на процессе Крюгера: лица людей, безнадежно посредственных. Скупыми штрихами, с неумолимой достоверностью художник передал выражение беспросветной тупости. С газетной полосы, заслоняя два других лица, на него глядело пустое, дерзкое, худощавое лицо страхового агента фон Дельмайера, которое ему, Гейеру, теперь еще много дней придется долгими часами лицезреть. Лишь ценой огромного напряжения ему удается сохранять душевное равновесие, а это наглое лицо каждый раз выводит его из себя. Ведь там, где Дельмайер, там поблизости непременно должен быть и Эрих. Эти молодчики, столь непостоянные и ненадежные во всем остальном, в своей дружбе проявляли завидное постоянство. Эрих! Все, что связано с этим именем, он уже обдумал, выяснил, четко сформулировал словами. С этой проблемой покончено. Раз и навсегда. И все-таки он знал: если мальчик сам придет к нему, — а когда-нибудь это случится, он придет к нему и заговорит с ним, — то окажется, что как раз ни с чем и не покончено. В одной руке он держал газету, в другой — недоеденную булочку, он поднес было ее ко рту, но так и застыл на полдороге. Взгляд его впился в наглое, пустое и насмешливое лицо присяжного, переданное лишь несколькими штрихами. Но он тут же усилием воли оторвал глаза от газеты и заставил себя не думать больше о Дельмайере и тем более о его друге и приятеле Эрихе, о своем мальчике, о собственном сыне.

Он еще не кончил завтракать, когда пришла Иоганна Крайн. И когда она вошла в комнату, в кремовом костюме, плотно облегавшем сильное, ладное, как у спортсменки, тело и открывавшем крепкие стройные ноги, когда Гейер взглянул на ее широкоскулое мужественное, чуть загоревшее лицо, его поразило сходство с той, другой, о которой он старался не вспоминать. Всякий раз, когда он видел Иоганну, он снова удивлялся, что связывало эту сильную, волевую женщину с вечно переменчивым Крюгером.

Иоганна попросила разрешения открыть окно. В душную, неуютную комнату ворвался июньский день. Иоганна села на один из узких, расставленных как попало стульев с жесткой спинкой. На какую-то долю секунды Гейеру, который никогда не задумывался над подобными вещами, пришла в голову мысль, что было бы неплохо, если бы кто-нибудь позаботился обставить его квартиру более светлой мебелью.

Иоганна попросила его не прерывать завтрака и, не сводя с него серых, решительных глаз, стала внимательно слушать, как обстоят дела на процессе. Изредка бросая на нее быстрый, проницательный взгляд, отламывая по кусочку хлеб, скатывая крошки в шарики, он объяснял ей, что показания шофера Ратценбергера делают защиту Крюгера почти безнадежной. Перед другим судом, возможно, и имело бы смысл оспаривать достоверность показаний свидетеля, но данный суд не позволит выяснить вопрос о том, как фабриковались эти показания.

— А мои показания? — помолчав, спросила Иоганна.

Бросив на нее быстрый взгляд и не переставая ковырять ложечкой в яйце, Гейер еще раз уточнил факты, которые Иоганна сообщила ему ранее.

— Итак, вы намерены показать, что в ту ночь с двадцать третьего на двадцать четвертое февраля Крюгер пришел к вам и лег с вами в постель?

Иоганна молчала.

— Мне незачем говорить вам, — продолжал Гейер, снова быстро взглянув из-под очков на Иоганну, — что добьемся мы этим немногого. Тот факт, что Крюгер в ту ночь был у вас, сам по себе не опровергает показаний шофера.

— Неужели Крюгера можно считать способным…

— Его сочтут способным, — сухо сказал Гейер. — Я бы посоветовал вам вообще отказаться от дачи показаний. Ведь из того, что Крюгер в ту ночь был у вас, не обязательно следует, что перед этим он не побывал у фрейлейн Гайдер. Обвинение, разумеется, примет версию, что он в ту ночь был также у вас.

Иоганна молчала; на ее всегда совершенно гладком лбу обозначились три вертикальные морщинки. Зигберт Гейер упорно крошил хлеб.

— Сомневаюсь, чтобы ваши показания повлияли на судей и присяжных заседателей. Напротив, они могут произвести отрицательное впечатление, если выяснится, что обвиняемый и с вами был в близких отношениях. Давать на суде такие показания вам будет неприятно, — отчетливо произнес он, снова устремив на нее проницательный взгляд. — Вас будут расспрашивать о подробностях. Советую вам подумать и отказаться от дачи показаний.

— Я хочу дать показания, — упрямо повторила Иоганна, глядя ему прямо в глаза; всякий раз, обращаясь к кому-нибудь, она смотрела собеседнику прямо в глаза.

— Я хочу дать, показания, — повторила она, — я не представляю себе, чтобы…

— Вы, кажется, не первый год живете в этом городе, — нетерпеливо прервал ее Гейер. — И можете с математической точностью рассчитать, какое впечатление произведут ваши показания.

Иоганна сидела перед ним с мрачным видом. Крепко сжатые губы красным пятном выделялись на смуглом, побледневшем лице. Гейер добавил, что и сам Крюгер против того, чтобы она давала показания.

— Ах, это всего лишь красивый жест! — воскликнула Иоганна и вдруг лукаво улыбнулась. — Как бы сильно он чего-нибудь ни желал, вначале он всегда играет в благородство и ломается.

— Конечно, я постараюсь извлечь из ваших показаний максимум возможного, — продолжал Гейер. — А вы смелая женщина, — добавил он со смущенной улыбкой: он не привык делать комплименты. — Вы ясно представляете себе всю неловкость вашего положения при даче показаний? — внезапно повторил он свой вопрос подчеркнуто деловым тоном.