Успех - Страница 58

— Так что юридическим путем, — резюмировал он, — помочь Крюгеру невозможно.

— А другим? — спросила Иоганна, подняв к нему лицо и устремив на него свои большие серые глаза.

Гейер снял очки и, полузакрыв покрасневшие веки, снова откинулся на подушки. Он потратил слишком много сил. И ради чего, собственно?

— Возможно, вы смогли бы повлиять на власти с помощью светских связей, — вялым голосом ответил он наконец.

И когда он говорил это, перед Иоганной по странному совпадению возникло пухлое лицо с задумчивыми, подернутыми поволокой глазами и маленьким ртом, произносившим слова медленно и осмотрительно. Но ей никак не удавалось вспомнить имя этого человека. Это был один из присяжных заседателей, который вступился за нее, когда прокурор так нелепо к ней придрался. Иоганна взглянула на лежавшего Гейера, очень худого, вялого, сильно уставшего от разговора. Ясно, что пора встать и распрощаться. И все же она резко спросила его:

— Скажите, доктор, как звали того господина, ну, того присяжного заседателя, который вступился за меня перед прокурором?

— Это был коммерции советник Гесрейтер, — ответил адвокат.

— Вы думаете, он может чем-нибудь помочь? — спросила Иоганна.

— Вполне возможно, — сказал Гейер. — Правда, я имел в виду других.

— А именно? — спросила Иоганна.

В дверь постучали; должно быть, экономка Агнесса напоминала, что пора уходить. Гейер с видимым трудом назвал Иоганне пять имен. Она старательно записала их. И лишь после этого ушла. Вначале Гейер был рад приходу Иоганны Крайн. Теперь же, после ее ухода, он совсем обессилел. Оттопыренная верхняя губа обнажала крепкие желтые сухие зубы. Его мучило воспоминание о том лице. Экономка шепотом объясняла сиделке, что неразумно было допускать к больному эту даму.

Перед своим домом на Штейнсдорфштрассе Иоганна увидела Жака Тюверлена, ожидавшего ее в своем маленьком французском автомобиле. Она обещала поехать с ним сегодня за город.

— Видите, — весело сказал он, — я был благоразумен и посигналил всего два раза. Потом сообразил, что вас нет дома, и сидел тихо как мышь. Если бы я продолжал гудеть, верно, переполошилась бы вся улица. Хотите, поедем на Аммерзее? — предложил он. Она согласилась: ей нравилось это тихое, непритязательное место.

Тюверлен вел машину не очень быстро, но уверенно. Из-под больших автомобильных очков его лицо в мелких морщинках светилось умом, он был в превосходном настроении, говорил много и откровенно. За это время они уже встречались дважды, но, занятая своими мыслями, Иоганна пропускала тогда его откровения мимо ушей. Сегодня она слушала Тюверлена более внимательно.

Справедливость, — говорил он, в то время как машина по диагонали пересекала плоскую равнину, направляясь к бледным расплывчатым горам вдали, — жажда справедливости во времена политических неурядиц — это своего рода эпидемия, которой следует остерегаться. Одного подстерегает грипп, другого — юстиция. В Баварии эта эпидемия особенно опасна. Мартин Крюгер предрасположен к болезни, именуемой жаждой справедливости, и ему следовало принять профилактические меры. Ему не повезло. Но для общества этот случай интереса не представляет, и трагедии здесь нет. Впрочем, все это он ей уже говорил. — И он стал объяснять различные тонкости управления машиной.

Ее удивляет, — сказала она немного позднее, так как была медлительна и часто отвечала лишь спустя какое-то время, — ее удивляет, что он еще не потерял желания встречаться с ней. Ведь ее мысли заняты почти исключительно судьбой Крюгера.

Жак Тюверлен искоса поглядел на нее. Она имеет на это полное право, невозмутимо заметил он, сосредоточенно и безупречно выполнив поворот. — Ведь это дело ее занимает. Единственным оправданием наших поступков является удовольствие, которое мы от них получаем. Стоит незаурядному человеку внести в какое-нибудь самое скучное дело элемент удовольствия, как оно сразу же становится интересным.

Его поросшие рыжеватым пушком, веснушчатые, мускулистые руки уверенно лежали на руле. Верхняя челюсть с крупными, здоровыми зубами, резко выдавалась вперед на странно голом лице, глубоко сидящие глаза над тонким носом окидывали все и всех быстрым взглядом, успевая следить за дорогой, местностью, встречными, за спутницей.

— Я люблю говорить обо всем с предельной откровенностью, — пояснил он своим высоким, скрипучим голосом. — Изыскивать хитроумные окольные пути — слишком долго и сложно, для нашего времени они не подходят, быстрее и удобнее — прямой путь. Итак, я вам сразу признаюсь, что однажды в своей жизни совершил большую глупость. Это случилось, когда я принял германское подданство. Сентиментальный жест из жалости к побежденной стране — глупость в квадрате! Впрочем, курс моих швейцарских марок и Лига Наций, повысившая доход с моей женевской гостиницы, позволяют мне, не отказываясь от жизненных благ, говорить то, что я думаю. Мои книги столь же высоко ценятся за границей, сколь мало — в самой Германии. Мне лично процесс творчества доставляет удовольствие. Я пишу медленно, с трудом, но читаю свои опусы с наслаждением и нахожу их превосходными. Прибавьте к этому, что я слыву богатым, и потому мне платят большие гонорары. По-моему, жизнь очень приятная штука. Я предлагаю вам, Иоганна Крайн, соглашение на деловой основе. Я, Жак Тюверлен, проявлю интерес к делу Крюгера, в которое вы вложили свое удовольствие, а вы заинтересуетесь тем, что доставляет удовольствие мне.