Он очень рад ее приезду, сказал человек за решеткой. О своем теперешнем положении он старался не говорить. Нет, он не чувствует себя несчастным. Ему абсолютно все безразлично. По работе он не соскучился. Все написанное им прежде, по его мнению — сплошная ерунда. Есть лишь одно, о чем, возможно, стоило бы написать, он говорил об этом с Каспаром Преклем. Очень благородно, что Иоганна борется за его освобождение. Он уверен, что она и Гейер все сделают наилучшим образом. Он понимает, что со стороны его положение кажется хуже, чем здесь, в этих стенах. Его серое, худое лицо сейчас, когда он так спокойно ронял слова, казалось ей совсем не похожим на лицо человека, со страстью отстаивавшего прежде свои взгляды. Он говорил как-то вяло, миролюбиво, очень вежливо и туманно. У надзирателя не было ни малейшего повода вмешаться. Она даже обрадовалась, когда надзиратель объявил наконец, что время свидания истекло. Вялый, с землистым лицом человек протянул ей сквозь прутья решетки руку, несколько раз поклонился. Пораженная разительной переменой в нем, Иоганна только теперь заметила, что его еще и коротко остригли.
Почти бегом бросилась она по длинным коридорам к выходу, к главным воротам. Спокойствие Мартина было страшнее любого приступа бешенства. Она сбилась с дороги и вынуждена была вернуться назад. Через окно она снова увидела исхлестанный дождем двор с шестью жалкими, замурованными деревьями. Однажды сторож зоопарка объяснял ей, что звери не чувствуют неволи. Когда они, бегая взад-вперед по своей клетке, отмеряют десять тысяч раз подряд короткие шесть метров, они испытывают то же ощущение, как если б одолели расстояние в шестьдесят километров. Львица, родившая детеныша в неволе, весь день таскает его взад и вперед, очевидно, желая унести как можно дальше от логова, и тем самым спасти от прожорливого отца. Значит, для зверя важен путь, а не расстояние.
Вероятно, адвокат прав: Мартин Крюгер так же плохо представляет себе свое положение, как только что пойманный зверь.
Каспар Прекль все еще находился под впечатлением короткого разговора с другом. Его худое лицо с низко заросшим лбом выражало сильнейшее волнение. Он находил, что Мартин Крюгер в отличной форме.
— Он отыщет путь к истине, — убежденно сказал Прекль. — Вот увидите, он отыщет путь к истине.
Единственное, что продолжало занимать Мартина (об этом они с ним и говорили), это картина «Иосиф и его братья». Иоганна заметила, что для поисков исчезнувшей картины, наверно, следовало бы прибегнуть к помощи какого-нибудь сыскного бюро. Но выяснилось, что Крюгер категорически это запретил.
Иоганна никак не могла забыть о том, каким странным, деловым тоном говорил Мартин о ее хлопотах. «Она и адвокат Гейер все сделают наилучшим образом», — да, точно так он и сказал. Однако с Каспаром Преклем он беседовал об «Иосифе и его братьях».
На обратном пути она была куда менее разговорчива, чем ее спутник. А Каспар Прекль все пытался втолковать ей, что ему в книгах Мартина нравится и что нет. То, что Мартин назвал их «сплошной ерундой», конечно, преувеличение. Но совсем неплохо, что он теперь так считает. «Он отыщет путь к истине», — убежденно повторил Прекль, пристально глядя на Иоганну глубоко запавшими, горящими глазами.
Когда она, простившись с Преклем, поднималась к себе домой по лестнице, перед ее глазами все еще стояли три образа: миролюбивый, вялый, серолицый человек за решеткой, горящие, глубоко запавшие глаза молодого инженера, шесть жалких, замурованных деревьев на тюремном дворе.
Барон Андреас фон Рейндль, генеральный директор «Баварских автомобильных заводов», взглянув на часы, увидел, что уже почти половина одиннадцатого. А он пометил в календаре, что ровно в половине одиннадцатого должен принять своих директоров Отто и Шрейнера. Сейчас на телефонном аппарате загорится сигнальная лампочка, и секретарь доложит об их приходе. Г-н фон Рейндль не испытывал ни малейшего желания проводить это совещание. Технологические топкости работы «Баварских автомобильных заводов» его не интересовали, и если он обсуждал их со своими подчиненными, то это была лишь простая формальность, скучная необходимость.
Он порылся в письмах и в вырезках из газет, которые уже лежали на его помпезном письменном столе. Окинул довольно безразличным взглядом карих глаз всю эту кипу бумаг. Наконец, извлек из пачки берлинский журнал в ядовито-зеленой обложке. Бледными, пухлыми пальцами перелистал его и остановился на статье «Пятый евангелист», жирно отчеркнутой карандашом. Он, видно, входит в моду у фельетонистов, пишущих на экономические темы. Общество явно проявляет интерес к его духовной жизни. По мере того как он неторопливо читал статью, его верхняя губа под иссиня-черными усами на одутловатом лице оттопыривалась все сильнее. В статье говорилось:
«Господин фон Рейндль, генеральный директор «Баварских автомобильных заводов» и «Дунайской пароходной компании», фактический владелец пивоваренного завода «Капуцинербрауэрей» и газеты «Генеральанцейгер», совладелец ряда других предприятий, безусловно занимающий ведущее положение среди баварских промышленников, несмотря на свою принадлежность к партии баварских автономистов, все же не соответствует обычному представлению о баварцах. Сейчас ему под пятьдесят, в молодости же он слыл тем, что в Мюнхене принято называть «фруктец» или же «блудный сын». Он много путешествовал, проявляя странные, необычные для мюнхенца пристрастия. Возвратившись в Баварию, господин фон Рейндль стал кумиром немногочисленных местных бонвиванов. Вероятно, именно с того времени и прилепилось к нему прозвище «Пятый евангелист». Это прозвище, несмотря на его туманный смысл, сохраняется за ним вот уже целых двадцать лет. Молодой человек необычайно красивой наружности, он со своими иссиня-черными волосами и пушистыми усами резко выделялся в среде мюнхенцев. Красоту он, вероятно, унаследовал от своей бабки, Марианны фон Плачотта, портрет которой король Людвиг Первый заказал для «галереи красавиц» в своей резиденции. В те времена фон Рейндль был предметом безграничного обожания всех без исключения мюнхенских дам, душою всех празднеств, начиная от великосветских балов и кончая пирушками простонародья в пивных погребках, и наряду с принцем Альфонсом — одним из самых популярных людей в городе. Однако, несмотря на изящество, светскость, успех у женщин, этот отпрыск богатой, старинной и аристократической семьи ни при дворе, ни в «Купеческом клубе», ни в обществе, ни в «Мужском клубе» никогда не пользовался особыми симпатиями».