Успех - Страница 61

Дойдя до этого пассажа, г-н фон Рейндль удивился — он прежде не замечал ничего такого, о чем писал берлинский журналист, и ни разу никто не говорил ему об этом. Но теперь, научившись с годами более трезво смотреть на прошлое, он нашел, что автор фельетона, пожалуй, прав, и улыбнулся не без некоторого удовлетворения.

«Характер и судьба Андреаса Рейндля, — читал он дальше, — резко изменились, когда после преждевременной кончины Рейндля-старшего в его руки перешло управление многочисленными предприятиями. С невероятной энергией он окунулся в деловую жизнь, не отказываясь, впрочем, и от личной, по-прежнему весьма бурной. Уволил ряд старых служащих, своевременно почувствовал неизбежность войны и вовремя перестроился. Вопреки всем мюнхенским традициям, установил выгодные связи с тяжелой промышленностью Запада».

Вспыхнул сигнал телефонного аппарата. Г-н фон Рейндль не обратил на него никакого внимания. Поднялся, и, тяжелый, массивный, заходил взад и вперед по комнате, не выпуская из бледных, пухлых рук журнала в ядовито-зеленой обложке.

«Этот глава баварских промышленников, — читал он дальше, — слабо разбираясь в технике, острым чутьем сумел уловить, откуда дует ветер. Он основал первое в Германии общество воздушных сообщений и немецкий автомобильный завод. Когда во время войны наиболее крупные промышленники делили между собой страну, «сферой влияния» г-на фон Рейндля была определена Юго-Восточная Германия. Но господам с Рейна и Рура не всегда удавалось удержать этого деятельного господина в пределах его «владений» и отстранить от других начинаний.

Фон Рейндль резко отличается от остальных крупных промышленников. Создается такое впечатление, будто он производит автомобили не для того, чтобы делать деньги, и еще меньше — для того, чтобы делать автомобили, а просто потому, что ему доставляет удовольствие самый процесс производства. В сущности, ему доставляет удовольствие производить в огромном количестве автомобили и пиво, вдохновлять националистические боевые союзы и бурлящую толпу, управлять судоходными линиями, газетами и гостиницами. Он оказывал большую поддержку искусству, исходя, впрочем, только из своих собственных пристрастий. Когда в недавнем прошлом парламент из тупого упрямства лишил дотации мюнхенскую картинную галерею, фон Рейндль выложил требуемую сумму из своего кармана. Он содействовал также покупке государством картины «Иосиф и его братья», вызвавшей столь шумные споры. Многие мюнхенцы видят в нем сумасброда. Дела, религия, любовные увлечения, произведения искусства в жизни Пятого евангелиста сплелись в один клубок. Для внимательного наблюдателя единственным бесспорным мотивом его действий, наряду с пресловутой смятенностью баварской души, были любопытство, жажда сильных ощущений, погоня за сенсацией».

Закончив чтение статьи, г-н фон Рейндль прошелся по просторному кабинету легкой походкой, сохранившейся еще с прежних лет, и как-то не вязавшейся с его отяжелевшей фигурой. Он взглянул на картину «Похищение Европы», приписываемую Джорджоне, и остался недоволен. Даже на знаменитый портрет своей матери работы Ленбаха он поглядел неприязненно. Вся комната внезапно показалась ему похожей больше на залу музея, чем на кабинет. Какая чушь! Он посмотрелся в узкое зеркало и нашел, что лицо его обрюзгло и что вообще у него нездоровый вид. Бросив на письменный стол ядовито-зеленый журнал, он произнес скорее со скукой, чем с раздражением: «Болван». Снова зажглась сигнальная лампочка телефонного аппарата. Он снял трубку. Секретарь спрашивал, может ли господин фон Рейндль принять директоров Отто и Шрейнера. «Нет», — властным и неожиданно тонким для такой массивной фигуры голосом ответил фон Рейндль и добавил, что просит зайти к нему инженера Каспара Прекля.

Оба директора будут, конечно, в обиде на него за то, что он отослал их и вызвал этого молодого бунтаря. Действительно, глупо, что он возится с этим парнем, когда его день забит делами до отказа. Прекль замучает его бесконечными техническими подробностями. Он наверняка припас что-нибудь новенькое насчет выпуска своего дешевого серийного автомобиля и тому подобной ерунды. Он, Рейндль, потратит впустую двадцать драгоценных минут. Было бы куда разумнее попытаться за это время вдолбить своим тупоголовым директорам наиболее важные положения.

Каспар Прекль явился. Небритый, в поношенной кожаной куртке, он неловко присел на краешек роскошного стула, довольно далеко от Рейндля. Сутулясь, недоверчиво глядел своими глубоко запавшими глазами на шефа. Вынул проект, чертежи. Стал увлеченно, на диалекте, объяснять суть своего плана. Увидев, что Рейндль плохо понимает его, потерял терпение, начал кричать. Все чаще вставлял в разговор грубое, резкое «понятно?».

Как всегда, когда ему приходилось иметь дело с Пятым евангелистом, он чувствовал себя неуютно. Он прекрасно знал, что Рейндля не интересуют технические проблемы автомобильного завода. Непонятно, почему он принял его, а не директоров. Вообще зачем, собственно, его, Прекля, держат на заводе? Для чего ему поручают разработку все новых проектов, позволяют производить дорогостоящие опыты, если их результаты потом все равно не применяются на практике? Вот он бьется над созданием серийного автомобиля, который действительно способен затмить американские машины. Ведь должен Рейндль понять, какие грандиозные возможности таит в себе этот проект.

А бледное лицо этого чертова капиталиста с густыми распушенными усами оставалось непроницаемым. Рейндль ни слова не понимал и ни слова не произносил. Но молодой инженер не хотел замечать, насколько безразличны были его объяснения этому тучному, холеному человеку. Призвав на помощь все свое красноречие, он изо всех сил старался втолковать шефу вещи, о которых тот ничего не желал знать.