Иоганна поглядела на ногти своей небольшой грубоватой руки. Она не очень-то следила за ними. Однажды она сделала маникюр в парикмахерской. С большой неохотой. Ей было неприятно, что чужой человек подстригает, подпиливает и красит ее ногти. Но лучше, если б они были не такими некрасивыми, квадратными.
Сойдя на нужной остановке, она несколько минут шла пешком по довольно тускло освещенным улицам, пока не добралась до дома г-на Гесрейтера, прятавшегося за каменной оградой и старыми каштанами у самого Английского сада. Дом был невысокий, старомодный, построенный, должно быть, в восемнадцатом веке каким-нибудь придворным. Слуга провел ее по длинным коридорам. Хотя в убранстве комнат все дышало стариной, дом был тем не менее оборудован всеми современными удобствами. Это своеобразное уютное строение показалось Иоганне довольно забавным и даже симпатичным.
Господин Гесрейтер встретил гостью очень радушно и, рассыпаясь в любезностях, крепко сжал ее руки в своих. У себя дома он выглядел еще более внушительным и элегантным и был неотделим от него, как рак от своего панциря. Карие с поволокой глаза на пухлом лице хитро глядели на Иоганну. Он сказал, что приготовил для нее сюрприз, но сначала надо поужинать.
Хозяин дома оказался приятным собеседником, он шутил, рассказывал смешные истории. Он говорил на одном с ней диалекте, употреблял те же выражения. Они с полуслова понимали друг друга. Рассказал о своей керамической фабрике и о том, что она не приносит ему подлинного удовлетворения. Как хорошо было бы выпускать одни лишь произведения искусства. Но людям это не нужно, они не дают ему, Гесрейтеру, развернуться. И вообще, слава Мюнхена как центра искусства — сплошная мистификация. Ведь до чего, скажем, изуродовали Галерею полководцев! Его все время мучило любопытство, что скрывается за лесами, заслонившими заднюю стену. Теперь все выяснилось: они «увенчали» ее аляповатыми металлическими щитами желтого цвета, украшенными железными крестами — по щиту на каждую из утраченных в последней войне провинций. Да еще развесили на щитах пестрые венки. Обезобразить прекрасное сооружение горделиво выступающими львами и Памятником армии — этого им показалось недостаточно! Он патриот Мюнхена, и подобный вандализм ему претит. Сейчас, например, на своей керамической фабрике, хотя это не сулит ему никакой выгоды, он собирается наладить выпуск совершенно оригинальных статуэток одного молодого, никому не известного скульптора, в частности, серию «Бой быков». Этого скульптора открыл он, Гесрейтер. Затем хозяин дома упомянул о процессе Крюгера. Оказалось, что в ходе процесса он уловил и запомнил несколько мелких штришков, ускользнувших от ее внимания. И теперь в его рассказе они предстали выпукло, точно под увеличительным стеклом.
В конце ужина, составленного хозяином дома с тонким вкусом, его срочно вызвали к телефону. Вернувшись, он смущенно сказал, что одна его приятельница, милая и приятная дама, собирается заехать к нему вечером вместе с несколькими друзьями. Этой даме, которая большую часть времени живет в своем поместье на берегу Штарнбергского озера, он обещал сюрприз, впрочем, тот же, что он хочет показать и Иоганне. Этим вечером его приятельница неожиданно оказалась в городе и решила воспользоваться случаем, чтобы вместе с друзьями взглянуть на обещанный сюрприз. Зовут даму — г-жа фон Радольная. Он надеется, что фрейлейн Крайн не вспугнут новые гости. Иоганна, не задумываясь, ответила, что охотно останется. Взглянув на Гесрейтера, она сочла, что самое время приступить к делу, и без утайки рассказала ему о своем желании завязать светские знакомства и потом воспользоваться ими. Г-н Гесрейтер, сразу же воодушевившись этой идеей, стал энергично загребать руками. Светские связи! Великолепно! Он для этого самый подходящий человек. Как хорошо, что она к нему пришла именно сегодня. Это большая удача — он сможет тут же познакомить ее с г-жой фон Радольной. Дело Крюгера приобрело теперь такой характер, что он готов поддержать ее всем сердцем и умом. В известной мере это дело из сферы политических интриг перешло в сферу общечеловеческих отношений.
Пока он распространялся на эту тему, приехала г-жа фон Радольная со своей свитой. Пышнотелая, невозмутимая, самоуверенная, она словно заполнила собой просторную комнату. Должно быть, она повсюду мгновенно привлекала к себе всеобщее внимание. Иоганну она окинула холодным, откровенно испытующим взглядом, но ту ее взгляд не покоробил. В свою очередь Катарина осталась довольна впечатлением, которое она произвела на Иоганну, сразу почувствовала расположение к этой девушке и подсела к ней. Г-жа фон Радольная знала, как тяжело утвердиться в этом большом, полном опасностей мире. Она вышла из низов, добилась видного положения и теперь чувствовала себя уверенно. Но пришлось ей нелегко, и поэтому, радуясь прочности собственного положения, она до сих пор еще преисполнялась симпатией ко всякой смелой женщине, не дававшей себя в обиду. Разумеется, она совершенно искренне одобряла методы правящих кругов. Но при этом, — она-то своей дели уже достигла, — в отдельных случаях, если сталкивалась с ними непосредственно, столь же естественно проявляла терпимость, сколь естественно была нетерпима вообще. Очень внимательно, с глубоким сочувствием слушала она рассказ Иоганны о ее нелегком детстве, ссорах с матерью, о работе, об ее отношениях с Мартином Крюгером. Обе женщины, одна — широкоскулая, с решительными серыми глазами, другая — медноволосая и пышнотелая, с самодовольным, многоопытным выражением лица, казалось, столь быстро нашли общий язык, так дружелюбно обменивались фразами на тягучем баварском диалекте, что склонный к оптимизму Гесрейтер уже не сомневался в окончательном успехе Иоганны.