Успех - Страница 100

100

Все это инженер Каспар Прекль излагал, шагая по шоссе, ведущему на юг от Гармиш-Партенкирхена, с писателем Жаком Тюверленом в своей пропотевшей, слишком легкой для зимы кожаной куртке. Он был настроен весьма воинственно и выкрикивал свои требования прямо в лицо Жаку Тюверлену, то и дело скользя, и лишь прыжок в грязные придорожные сугробы спасал его от встречных либо обгонявших их саней.

Тюверлен внимательно слушал собеседника, дал ему выговориться и даже не воспользовался для возражений двумя короткими паузами. И лишь затем осторожно заговорил сам. Итак, по мнению г-на Прекля, долг писателя заключается в создании документов, отражающих эпоху, фиксирующих наиболее важные события, все, что влияет на ход истории. Но какими критериями руководствуется его собеседник? Что касается его лично, то он не так самоуверен, чтобы считать непреложной свою точку зрения на факторы, определяющие ход истории. Разумеется, взгляды Прекля кажутся ему еще менее непреложными. Неужели он, Прекль, столь одержим своими теориями и даже не допускает, что кто-нибудь другой может мыслить иными категориями при определении движущих сил истории?! Например, ему, Тюверлену, столкновение древней азиатской культуры с более молодой, варварской культурой Европы, и в немалой мере обусловленная большей простотой передвижения новая миграция народов со всеми сопутствующими ей явлениями, представляются куда более существенными, чем социальное расслоение в Европе. Он убедительно рекомендует своему оппоненту как-нибудь на досуге взглянуть на нынешнее десятилетие не с точки зрения столь милого его сердцу экономического преобразования Европы, а с точки зрения переселения народов и смешения культур. Он убедительно рекомендует ему и в своей работе придерживаться этой, и только этой, точки зрения.

Все это он высказал своим скрипучим, довольно забавным голосом, но достаточно твердо. И еще он хотел бы добавить вот что. Точно так же, как Прекль наверняка отвергнет его совет, он безоговорочно отвергает за кем бы то ни было право навязывать ему позицию, которая определяла бы его, Тюверлена, видение мира. Он никому не навязывает своих взглядов, они обязательны только для него самого. Но для него они обязательны. Было бы весьма самонадеянно оспаривать его право иметь собственные взгляды. Он лично не столь самонадеян, чтобы объявлять свои представления о судьбах эпохи обязательными также и для других. Подобные притязания он оставляет сильным мира сего, политикам, священникам, глупцам.

Собственно, эти соображения он и хотел высказать Преклю, но не успел. Они уже дошли почти до самой окраины курорта. Дорога тут была узкая, и когда на них внезапно, звеня колокольцами, чуть было не наехали сани, Тюверлен едва успел отскочить в сторону, а Каспар Прекль на противоположной стороне дороги чудом сумел втиснуться во входную дверь какого-то дома. Когда они снова оказались рядом, Прекль уже не в силах был сдержать свое раздражение, не мог больше слушать весь этот вздор, он должен был тут же опровергнуть эту беспардонную галиматью. Он язвительно заметил, что едва ли добьется чего-либо, если последует дружескому совету Тюверлена придерживаться в своей работе релятивистски-эстетских воззрений. Потому что он, с позволения своего собеседника, проектирует автомобили. И черта с два ему поможет, если он в своей работе будет исходить из столкновения китайской и англосаксонской культур. Кстати, его зовут Прекль, Каспар Прекль, и до недавнего времени он работал на «Баварских автомобильных заводах». «А меня зовут Тюверлен, Жак Тюверлен», — фальцетом сказал его собеседник. «Вот как!» — примирительно и даже дружелюбно произнес Прекль, которому это имя было знакомо. Никто не требует, без всякого перехода резко продолжал он, чтобы он, Прекль, или г-н Тюверлен заняли четкую позицию в вопросе об отношениях Азии и Европы. Ни он, ни Тюверлен при занимаемом ими положении не могут тут что-либо изменить или чему-либо воспрепятствовать. Зато другая, экономическая концепция плодотворна для них обоих. К примеру он, Прекль, исходя из этого, создал конструкцию автомобиля, доступного маленькому человеку. Он полагает, что и Тюверлен, если он будет исходить из марксистских концепций, станет работать свободнее, легче, рациональнее. Столкновение Европы и Азии — тема для эстетской беседы во время чаепития. Между тем другая борьба, экономическая, актуальна для каждого, она — реальность, настигающая вас в любом месте и в любой час. Окружающие вас люди расколоты на два противоборствующих лагеря. Идет гражданская война. Эта гражданская война — естественная для писателя тема, и нечего трусливо закрывать глаза на этот факт. Он, Прекль, не может глубокомысленно созерцать китайский фарфор, когда вокруг строчат пулеметы… «Родос здесь, здесь и прыгайте!» — требовал он. И в то время, как встречный возница, поглядев на него, покачал головой и проворчал «Ну и осел, ну и болван», — он пронзительным голосом все повторял: «Родос здесь, здесь и прыгайте!»

Тюверлен мог бы ему кое-что возразить: скажем, что он по натуре своей человек отнюдь не воинственный, свойство, роднящее его с примерно четырьмястами миллионами азиатов, что, в сущности, экономическими проблемами он интересуется меньше, чем проблемой, выспренно именуемой «идеологическая надстройка», и что он вовсе не собирается здесь прыгать. Но тут он заметил, что Каспар Прекль вообще его не слушает. Внезапно худое лицо инженера исказилось от бешенства, и он с ненавистью уставился на встречные сани, в которых сидел грузный, расплывшийся господин в меховой шубе. Он вежливо кивнул инженеру своею крупной головой, надежно защищенной от холода меховой шапкой. Прекль, не ответив на полупоклон, продолжал неотрывно, с тем же выражением ненависти на лице, смотреть на грузного господина с иссиня-черными усами. А когда сани проехали мимо, мрачно объявил Тюверлену, что ему пора возвращаться. В такую отвратную погоду даже днем нелегко добраться до Мюнхена, так что ему самое время ехать.

100