Успех - Страница 104

104

К нему с собачьей преданностью привязался ученик наборщика Зёльхмайер. Он-то и рассказал Лехнеру про разговоры в ресторанчике «Гайсгартен» о ложной присяге шофера Ратценбергера. Бенно Лехнер весь обратился в слух. Он дружил с Каспаром Преклем, знал, что такое тюрьма, и был рад возможности помочь Мартину Крюгеру, другу Прекля. Вместе с товарищем Зёльхмайером он немедля отправился к вдове Кресценции Ратценбергер.

Вдова Кресценция, раз уж сам усопший Франц Ксавер послал к ней двух этих людей, дабы они прямо сказали ей, что его тогдашние показания были ложными, облегченно вздохнула. Испытывая священный трепет перед лицом этого нового знамения, она вновь обрела силы, чтобы сбросить с себя тяжкое бремя. Бенно Лехнеру не пришлось долго объяснять вдове, что по вине шофера Ратценбергера в тюрьме томится невинный человек и что ее долг помочь живому, восстановив истину. Вдова Кресценция разрыдалась и сказала, что да, господа сказали сущую правду — покойный Франц Ксавер и ей самой не раз говорил, что дал на суде ложную присягу. К несчастью, в эту минуту, прежде чем они успели получить от вдовы Кресценции письменное подтверждение, нагрянул молодой Людвиг Ратценбергер. Он поднял шум и полез в драку, в которой откусил Зёльхмайеру мочку уха.

А слухи о признании покойного шофера Ратценбергера все ширились. После того, как вдова Кресценция подтвердила их достоверность Зёльхмайеру и Лехнеру, они стали известны и Каспару Преклю. Отвезя Зёльхмайера в больницу на левом берегу реки Изар, Бенно Лехнер сразу же поспешил к своему другу Каспару Преклю. Затем они уже вместе сообщили эту новость доктору Гейеру. Доктор Гейер отнесся к новости скептически. Часто моргая, он неприятным, срывающимся голосом принялся растолковывать им, что добиться пересмотра дела вообще весьма сложно, а в данном случае — невозможно. Согласно параграфу 367 уголовного кодекса рассматривать ходатайство о пересмотре дела может лишь тот суд, решение которого этим ходатайством оспаривается. Стало быть, в данном случае — тот самый баварский суд, который вынес Крюгеру обвинительный приговор. Необходимо доказать, что свидетель Ратценбергер, подтвердив под присягой свои показания на суде, преднамеренно либо по недомыслию нарушил закон о присяге. Но обычно суды лишь в том случае признают факт дачи ложных показаний, если бывает осужден сам лжесвидетель. К сожалению, свидетель Ратценбергер отправился на тот свет, не дождавшись своего осуждения. Неужели Прекль и Лехнер думают, что председатель земельного суда Гартль сочтет все, что они ему сообщат, даже если им и удастся подкрепить это письменным заявлением вдовы Ратценбергер, достаточно законным основанием для пересмотра дела? В любом случае пройдет некоторое время, прежде чем они сумеют собрать материал, позволяющий вполне убедительно с юридической точки зрения обосновать соответствующее ходатайство. Он, Гейер, предоставляет Каспару Преклю самому решить вопрос, следует ли уже сейчас поставить обо всем в известность Мартина и Иоганну Крюгер.

После драки с коммунистами Людвиг Ратценбергер окончательно ушел от матери. Вдова Кресценция осталась одна со своей блаженной дочкой, однако ее утешало, что теперь покойный супруг хоть и по-прежнему являлся, объятый пламенем, но уже не скулил и не хныкал, а даже слегка улыбался. Она еще не решалась письменно подтвердить свои слова, но и не отказывала наотрез, все обнадеживала, обещая сделать это когда-нибудь потом.

А слухи о признании покойного шофера Ратценбергера все ширились. Каспар Прекль отправился в Одельсберг.

За это время отношение старшего советника Фертча к заключенному Крюгеру и соответственно обращение с ним несколько раз менялись. Без какой-либо видимой причины Крюгеру то делали поблажки, то столь же неожиданно их лишали. А объяснялись эти изменения зигзагами политического курса. По ряду соображений правящая клерикальная партия считала допустимым союз с националистическими партиями, особенно она заигрывала (и прежде всего министр Флаухер) с крайне шовинистической партией некогда монтера, а ныне политического писателя Руперта Кутцнера, фюрера «истинных германцев». Но поскольку руководители этой партии, в большинстве своем люди очень молодые и совершенно беспардонные, норовили откусить всю руку, едва им протягивали палец, то многие, и особенно министр Кленк, считали, что время от времени их не мешает ставить на место. Начальник тюрьмы, старший советник Фертч напряженно ловил малейшее дуновение ветерка, долетавшего из кабинета министров, и любая перемена немедленно отражалась на судьбе Мартина Крюгера. Малейшее изменение в ориентации кабинета тотчас влияло на качество еды, часы сна, право на свидания, на длительность прогулок и возможность писать.

Некоторое время Мартин Крюгер находился в одной камере с Леонгардом Ренкмайером, но затем его вдруг снова перевели в одиночку. Эта была все та же, очень хорошо ему знакомая камера: белая параша, брошюрка-инструкция по борьбе с туберкулезом, коричневое пятно в подклеенном «Дополнении к прогрессивной шкале наказаний». И в самом низу стены, возле плинтуса, заключенный, сидевший в этой камере, пока Крюгер сидел в другой, нацарапал едва заметный крохотный похабный рисунок, а в противоположном углу — строку из молитвы.

Мартин Крюгер внимательно, ибо времени у него было хоть отбавляй, разглядывал распятие, фабричную подделку в стиле средневековых изображений распятого Христа, датируемых пятнадцатым веком. Он мысленно сравнил его с «Распятием» Грейдерера и улыбнулся. Хорошо еще, что здесь висит фабричная подделка, а не картина Грейдерера. Посидев на табурете, он с полчаса шагал по камере взад и вперед. Ему, то ли в наказание, то ли в виде поблажки, не дали никакой работы. Мысли его текли неторопливо, размеренно, безмятежно, умиротворенно.

104