В зале с «лунным ландшафтом» они вчетвером уединились в одном из пфаундлеровских укромных гнездышек, в том самом, где Иоганна еще недавно сидела с двумя молодыми вертопрахами. Меланхоличный, особенно сердечный с Иоганной, утерявший свой неизменный оптимизм Пфистерер, упоенная, насытившаяся успехом чемпионка по теннису, понемногу приходившая в себя в обществе Гесрейтера Иоганна, осчастливленный ласковым тоном Иоганны Гесрейтер сидели среди все сильнее расходившихся «ночных бродяг» обособившимся, тихим кружком. «Лунный ландшафт» уже не казался Иоганне таким безвкусным. Они почти не разговаривали, им было приятно, что они собрались все вместе.
Фанси де Лукка машинально включила радиоприемник. Случилось так, что в это самое время передавали последние известия. Голос диктора сообщал о какой-то важной конференции, о парламентских прениях, о локауте, о железнодорожной катастрофе. Затем тот же голос сообщил, что адвокат доктор Гейер возбудил ходатайство о пересмотре дела Мартина Крюгера, так как шофер Ратценбергер в присутствии многих свидетелей неоднократно заявлял, что его показания о лжесвидетельстве Мартина Крюгера были ложными. После этого голос диктора сообщил об обвале плотины, о потерпевшем аварию самолете, о предстоящем повышении почтово-телеграфного и железнодорожного тарифа.
Едва диктор заговорил о процессе Крюгера, Иоганна вся обратилась в слух. Остальные тоже. Никто хорошенько не понял, что означало это сообщение. Однако если доктор Гейер, до сих пор настроенный весьма скептически, теперь решительно и во всеуслышанье объявил о подаче прошения, то, значит, есть какие-то шансы, и это шаг вперед, определенный успех. Тут не могло быть никаких сомнений. Иоганна раскраснелась, просияла, слегка привстала с места. Голос диктора по-прежнему звучал в радиоприемнике, сейчас он передавал спортивные новости, но никто уже не слушал. Фанси де Лукка порывисто, с искренней симпатией протянула Иоганне свою оливково-коричневую руку. Пфистерер, очень радостно, словно избавившись вдруг от своих сомнений, воскликнул: «Черт побери! Наконец-то! Да ведь это успех!», Гесрейтер с важным видом подтвердил, что это несомненный успех. Иоганна выпрямилась во весь рост. Она стояла среди симпатичных лунных призраков художника Грейдерера, под плакатом с изречением о луне и королевском баварском покое, и ее широкое лицо выражало сильнейшее волнение. Она кивнула всем трем и с просиявшим лицом стремительно вышла из комнаты. Теперь все будет хорошо, теперь она чувствует под ногами твердую почву. Все изменилось. Она должна поделиться этой новостью с Тюверленом.
Но Тюверлен уже ушел к себе в отель. Раздеваясь, он все думал, не поселиться ли ему снова наверху, в маленьком домике на лесной опушке.
А Иоганна нетерпеливо пробирается по залу. Она вся под впечатлением этой счастливой перемены в ее деле. Ее лицо сияет. Ищет, так же как полтора часа назад господин Гесрейтер искал ее, в «башне астролога», на «танцплощадке ведьм», в «чистилище». Пока наконец не сталкивается с г-жой фон Радольной. Та с привычной спокойной уверенностью любезничает с профессором фон Остернахером. Иоганна порывисто прерывает ее. После Тюверлена, Катарина больше всех остальных порадуется ее удаче. Иоганна, захлебываясь, сбивчиво и даже немного бестолково, выкладывает ей чудесную новость. Катарина, схватывающая все на лету, сразу улавливает суть. Она взирает на Иоганну с высоты своего идолоподобного величия, спокойно, с любопытством. И произносит: «Вот как? Что ж, поздравляю. Будем надеяться на удачный исход дела». И снова поворачивается к Остернахеру, гранду в чернобархатном одеянии. Иоганна смотрит на Катарину, ее широкое, без единой морщинки смуглое лицо передергивается. «Дело будет пересмотрено», — негромко повторяет она. «Да, да, я поняла», — с едва заметным нетерпением роняет г-жа фон Радольная своим звучным голосом. «Будем надеяться на удачный исход дела», — повторяет она подчеркнуто безразличным тоном. «Скажите, дорогой профессор…», — вновь обращается она к чернобархатному гранду.
Да, г-жа фон Радольная четко уяснила себе, какой ей следует придерживаться тактики, и заняла определенную позицию. Она вышла из самых низов, с трудом выбилась в люди, — это было совсем не просто, — и очень не любит вспоминать об этом. Теперь она наверху, а тут вновь собираются отнять все, что ей удалось нажить. О, она будет защищаться! Нет, она никогда не была злой, всегда проявляла терпимость. Но когда у тебя собираются отнять твои кровные деньги, тут уж не до терпимости. Отныне каждый, кто принадлежит к этой банде, посягнувшей на ее деньги, — враг. Мартин Крюгер — враг. Иоганна — враг. Отнять у нее ренту! Против Иоганны она ничего не имеет. Хотя, откровенно говоря, это не совсем так. С сегодняшнего вечера, с той самой минуты, когда Гесрейтер с видом страстно влюбленного прошел с Иоганной мимо нее, она кое-что против этой штучки имеет. Всякий, кто покушается на ее собственность, — враг. Свои отношения с Паулем она тоже выяснит. Насколько возможно, она избегает сцен, и, несмотря на его раздражающую мягкотелость, они всегда прекрасно ладили. Но теперь она хочет вовремя внести полную ясность в их с Паулем взаимоотношения. Так или иначе, она, Катарина фон Радольная, сейчас вовсе не заинтересована в пересмотре дела Крюгера, нисколечко не заинтересована, вот так, моя милочка. Она отпила из бокала смешанное с красным вином шампанское и окинула благосклонным взглядом слегка уставшую от буйного веселья толпу.
Иоганна, когда г-жа фон Радольная столь недвусмысленно выказала ей свое небрежение, вначале ничего не поняла. Она даже не сжала, как обычно, губы, на лбу у нее не прорезались гневные морщинки. Она отступила на два шага, не сводя взгляда с ложи, затем медленно повернулась и поплелась по залу, ничего не видя, пошатываясь, точно выпила лишнего. Г-н Гесрейтер, неизменно торжественный в своем изысканном костюме призрака, робко плелся рядом, опасаясь, что она вот-вот упадет.