Успех - Страница 128

128

Он ворчливо спросил Кленка, что тот думает относительно дурацкой истории у Галереи полководцев. Теперь там собираются установить новый памятный камень, — правда, на этот раз уже не в заставленной Галерее, а рядом, на улице. По этому поводу «истинные германцы» устроили демонстрацию и заодно избили какого-то американца, приняв его за еврея. Произошло неприятное объяснение с американской миссией. Флаухер находил домогательства Руперта Кутцнера, который в этой истории вел себя крайне вызывающе, хотя и чрезмерными, но оправданными. Депутат от Оберланцинга, смиренно внимая каждому слову великого поборника баварской автономии, усердно и одновременно почтительно поддакивал ему. Кленк же, наоборот, высмеивал Кутцнера, его глиняное величие, его жалкую болтовню. Здесь у Кленка с Флаухером были принципиальные расхождения. Министр Флаухер поддерживал «истинных германцев», а Кленк, всячески используя движение в своих интересах, считал, однако, что Кутцнера надо осаживать каждый раз, когда он в силу своего характера слишком наглеет.

— Боюсь, — выбивая трубку, заключил он, — что однажды нам придется подвергнуть этого Кутцнера психиатрической экспертизе.

Флаухер с минуту помолчал, потом вдруг необычно тихим голосом, глядя Кленку прямо в глаза, произнес:

— Скажите, Кленк, зачем же вы оставили меня в правительстве, если все время издеваетесь надо мной?

Он говорил довольно тихо, но вполне отчетливо. По-собачьи преданного ему Себастьяна Кастнера он не стеснялся. У депутата от избирательного округа Оберланцинг, столь неожиданно ставшего свидетелем спора двух могущественных властителей, душа ушла в пятки. Ему, в общем-то маленькому человеку, это грозило большими неприятностями. Он встал, несколько раз пробормотал, заикаясь: «Простите, господа», — и нетвердыми шагами, без всякой надобности, направился к уборную. Флаухер, вытянув шею и вскинув шишковатую, квадратную голову, повторил, стараясь глядеть Кленку прямо в глаза:

— Почему вы оставили меня в министерстве?

Кленк слегка наклонился, искоса взглянул на рассвирепевшего человека напротив и сказал:

— Видите ли, Флаухер, я и сам иногда задаю себе тот же вопрос.

И тогда Флаухер ответил:

— Для меня, Кленк, работать вместе с вами — удовольствие маленькое, — и сердито оттолкнул таксу Вальдман, которая терлась о его ногу.

— Зато для меня, Флаухер, огромное, — продолжая выбивать трубку, сказал Кленк.

Обхватив узловатыми пальцами бокал граненого стекла, Флаухер мучительно придумывал ответ, который мог бы задеть врага за живое. Он взглянул на свою потертую манжету: она была туго накрахмалена и натирала на сгибе руку. Он вспомнил об изматывающем страхе и мучительных треволнениях последней недели. Вспомнил, как впервые услышал о предстоящих изменениях в составе кабинета и что все будет зависеть от Клепка. Как вначале не хотел этому верить. Как потом узнал, что так оно и есть. Как дрожал от страха и ярости, что теперь навсегда уплывет все, чего он добился ценою стольких унижений и пота. Как его душила злоба на Кленка. Как он подумывал, не подать ли ему в отставку, — все равно Кленк его прогонит, так уж лучше уйти самому. Как он так и не решился на это, а сидел и ждал, когда Кленк нанесет удар. Как затем, вопреки всем ожиданиям, именно его оставили в правительстве. Как он облегченно вздохнул. Как затем, именно потому что его пощадили, ярость против Кленка вспыхнула в нем с особой силой. Они постоянно обменивались колкостями, причем всегда последнее слово оставалось за Кленком. Однако никогда еще они не высказывали своего мнения один о другом так резко, как сейчас. А поскольку Флаухер был убежден в своей правоте, в святости дела, которое он отстаивал, то в ответ на чудовищную наглость Кленка, в ответ на циничное признание, будто он только для собственного развлечения оставил на ответственном государственном посту человека, по его мнению совершенно неспособного, — должен же господь в ответ на эту дикую наглость ниспослать ему, Флаухеру, слова, которые унизили бы врага. Уставившись на потертые манжеты, выступавшие из рукавов его немодного, сшитого из грубого сукна костюма, и по-прежнему сжимая в руке бокал граненого стекла, он торопливо, беспомощно и мучительно искал ответа. Но так ничего и не придумал, и наконец без злобы, а скорее даже печально сказал:

— До чего же вы суетный человек, Кленк.

Кленк ожидал услышать какую-нибудь беззубую колкость. Как ни странно, но бесстрастное замечание этого болвана Флаухера задело его. Да, ничего лучшего Флаухер придумать не мог. Кленк это Кленк и пишется Кленк, он — министр юстиции и безраздельный владыка земли Баварии. Казалось бы, ему плевать на мнение о нем Флаухера, да и вообще, что это означает: «Такой-то — суетный человек». И все-таки пикировка с Флаухером на этот раз не доставила ему никакой радости. Такса Вальдман зевнула. Вино в бокале по цвету напоминало мочу. Кленк понял, что и от вечера в «Тирольском кабачке» он не получит никакого удовольствия.

Он поднялся и вышел. Раздосадованный, направился в находившееся неподалеку кабаре Пфаундлера. Там он подсел к г-же фон Радольной и барону Тони Ридлеру, предводителю местных ландскнехтов. Здесь, за бутылкой красного вина особо тонкого букета, которое подавалось у Пфаундлера, он понемногу забыл о Флаухере. Небрежно поглядывая на эстраду, попивая вино, с медлительным добродушием спорил с г-жой фон Радольной, которая, вопреки своему убеждению, утверждала, что считает принятие закона об отчуждении имущества бывших влиятельных князей вполне реальным. Побеседовал о делах с Пфаундлером, поддел Тони Ридлера насчет спортивного обмундирования его нелегальных отрядов ландскнехтов.

128