Успех - Страница 129

129

Вдруг, словно выследив крупную дичь, заинтересованно спросил, невольно потянувшись к маленькой эстраде:

— Что это за девица?

На эстраде скользящими, какими-то клейкими шажками танцевало хрупкое создание с раскосыми, покорными, порочными глазами.

— Она сегодня не в настроении, — заметил Пфаундлер. — Придется снова ее пропесочить.

— Собственно говоря, закон о конфискации имущества вас, Кленк, должен волновать не меньше, чем меня. Скорее даже больше: ведь вы честолюбивы! — заметила г-жа фон Радольная.

— Как ее зовут? — спросил Кленк.

— Инсарова, — ответил Пфаундлер, — вы что, о ней не слыхали?

Нет, Кленк прежде ни разу ее не видел. Танец кончился, публика вяло поаплодировала. Разговор перешел на другие темы.

— Она будет еще выступать сегодня? — немного спустя поинтересовался Кленк.

— Кто? — спросил Пфаундлер.

— Ну эта, как ее там зовут? Эта ваша русская?

— Нет, — ответил Пфаундлер. — К сожалению, в двенадцать кабаре закрывается. Но она будет рядом, в «Клубе полуночников».

— Шикарная женщина, не правда ли? — с улыбкой собственника на красивом, наглом лице произнес предводитель ландскнехтов Тони Ридлер.

Кленк заговорил с г-жой фон Радольной. Чуть позже он обратился к предводителю ландскнехтов:

— Кстати, вы оказали бы услугу всем нам, да и себе тоже, если б перестали столь явно афишировать пребывание майора фон Гюнтера в вашем поместье.

— Майора фон Гюнтера? — переспросил Тони Ридлер. — Дорогой Кленк, каким образом вы намерены помешать Гюнтеру открыто находиться в моем поместье, если мне это приятно?

Он нагло уставился на Кленка своими карими глазами, белки которых отливали желтизной.

— Человека можно, к примеру, арестовать за лжесвидетельство, — довольно холодно сказал Кленк.

Надменное лицо барона Ридлера побагровело.

— Хотел бы я посмотреть, как кто-нибудь посмеет арестовать Гюнтера прежде Страшного суда! — воскликнул он.

— Вы пойдете в «Клуб полуночников»? — спросила г-жа фон Радольная.

— Да, конечно, — ответил Кленк.

Предводитель ландскнехтов тоже присоединился к ним.

«Клуб полуночников» оказался небольшим, квадратным, плохо освещенным залом с теми же посетителями, теми же эстрадными номерами и кельнерами, что и пфаундлеровское кабаре. К их столику подошла Инсарова.

— Хуже вы танцевать не могли? — набросился на нее Пфаундлер. — Вы работали сегодня как ленивая свинья.

— Простите, как кто? — переспросила Инсарова.

Кленк одобрительно улыбнулся ей.

— Как вы обращаетесь со своими подчиненными, Пфаундлер! — воскликнул он. — Придется принять соответствующие меры.

— Я сегодня нездорова, — жеманно произнесла Инсарова слабым голосом. Она окинула Кленка бесцеремонно испытующим взглядом, после чего снова повернулась к предводителю ландскнехтов, открыто давая понять, что он нравится ей больше. Однако Кленк не утратил хорошего расположения духа, острил, рассыпался бисером перед русской танцовщицей, которая принимала его комплименты с легким любопытством, без улыбки, довольно равнодушно.

И на пути домой Кленк не утратил отличного расположения духа. Довольный вечером, он решил на ближайшем же совещании совета министров потребовать принятия более крутых мер против движения Кутцнера. Решил тщательнее проследить за действиями Тони Ридлера и его спортивных объединений, а также за майором фон Гюнтером, давшим ложную присягу. Он уже давно собирался это сделать.

В это самое время возвращался домой и Флаухер в сопровождении депутата Себастьяна Кастнера. Когда последний вернулся после длительного отсутствия к столу, он, к своему изумлению, нашел одного Флаухера да спящую на полу таксу. У Флаухера был чрезвычайно довольный вид, похоже, он крепко уязвил этого Кленка. Депутат от избирательного округа Оберланцинг попросил дозволения проводить господина министра. Не замечая путавшейся под ногами надоедливой таксы, он все время почтительно следовал на четверть шага позади Флаухера, всем сердцем радуясь, что старомодный образ мыслей порядочного человека восторжествовал над амбициозными стремлениями Кленка к новшествам, и испытывая приятное сознание, что завтра сможет вернуться с этой успокоительной вестью в горы к своим избирателям.

Посетители «Нюрнбергского Братвурстглёкеля» также стали расходиться. Кое-кому из господ судей было по пути до самого Богенхаузена. Дорога шла через Английский сад. Как они и надеялись, Гартль уплатил за всех. Демонстративная поддержка министром их коллеги Гартля во имя независимости судейского сословия окрылила их, вознесла высоко над тяготами будней. Настроение у них было приподнятое. Они брели по темному парку в своих хотя и немного потертых, но вполне приличных костюмах. Сейчас они не думали о том, с каким трудом на следующий день их женам предстоит доставать еду и все необходимое для дома. Не думали они и о делах, которые должны будут разбирать следующим утром, ни о живых людях, стоявших за этими делами, ни о двух тысячах трехстах пятидесяти восьми годах тюрьмы, к которым четверо из них приговорили своих подсудимых. Нет, они вспоминали о корпорантских шапочках, о лентах, о пиве, о фехтовальных залах, о публичных домах, о блаженных годах юности, и с подъемом и удалью, на какую только были способны их стареющие голоса, пели латинскую песню: «Будем веселиться, пока мы молоды, после бурной молодости и после унылой старости всех нас примет сырая земля». Вместе с остальными ее пели и двое судей-протестантов, позабыв, что из соображений экономии давно уже вступили в общество сторонников кремации и внесли предварительный взнос.

129