Успех - Страница 130

К оглавлению

130

6
Собачьи маски

Когда спустя несколько дней после беседы с доктором Бихлером Иоганна проходила мимо кафе возле Оперы, ей поклонился какой-то молодой человек, он поднялся и с фамильярной бесцеремонностью подошел к ней. Он был в светлом, свободного покроя костюме, на бледном, дерзком и легкомысленном лице выделялись ярко-красные губы. Молодой человек попросил Иоганну составить ему компанию. Секунду она пребывала в нерешительности, потом все же села за его столик.

Из разговора выяснилось, что Эрих Борнхаак часто бывал в Париже и хорошо знал город. Одно время он даже работал здесь гидом и легко и свободно говорил по-французски. Не поводить ли ее по городу? Он мог бы показать ей многое такое, чего она без него никогда не увидит. Глядя на нее, он все время щурился, вид у него был довольно скверный.

— Впрочем, с тех пор прошла целая вечность, — засмеявшись, сказал он. — Теперь у меня другие дела, посложнее.

При всей своей порочности его лицо вдруг стало совсем мальчишеским. Он принялся настойчиво приглашать ее к себе в гости. Сказал, что у него в Кламаре чудесная квартирка. Есть и машина. Словом, у него очень приятно и даже найдется кое-что любопытное.

Она пришла к нему. Крохотная квартирка Эриха в домике, утопавшем в зелени, была обставлена небрежно, игрушечной дорогой мебелью. На стенах висело множество разнообразных гипсовых масок, снятых с собачьих морд: с терьеров, догов, спаниелей, — каких только тут не было. Эрих Борнхаак с неизменной насмешливой улыбкой расхаживал по комнате, элегантный, развязный, распространяя слабый запах кожи и сена. Она не спросила его, что означают эти странные собачьи маски — не хотела делать ему приятное. Он заговорил о своих политических делах.

— При желании я мог бы кое-кому подпортить карьеру! — сказал он. И назвал имена. Доверительно поведал ей о своих надеждах и планах, впрочем, возможно, и неосуществимых.

«Разве мы с ним сообщники?» — подумала Иоганна и сама удивилась, почему ей вдруг пришло на ум это полузабытое слово.

— Собственно говоря — мы политические противники, — внезапно сказал он. — Но я уважаю и чужие взгляды.

Он с небрежным самодовольством отдавал себя в ее руки.

«Чего он добивается? К чему он говорит мне все это?» — недоумевала Иоганна.

Эрих с ног до головы оглядывал рослую девушку, манерно держа сигарету тонкими, холеными пальцами. «Волнующе-броской ее не назовешь, — подумал он. — С Лореттой мы смотримся куда лучше. Но полежать с ней в постели было бы занятно. В ней что-то есть. И она, наверно, сентиментальна».

— Моя миссия, — продолжал он, — пожалуй, даже заманчива, насколько вообще что-либо может быть заманчивым в этом скучнейшем из миров. По понятиям обывателей, наши действия, вероятно, называются шпионажем, а краснобаи стали бы разглагольствовать о «тайном судилище». Мне наплевать на ярлыки. Что плохого в шпионаже? Ведь перехитрить человека труднее, чем зверя. Боксера ценят выше, чем тореадора.

— Как вам нравится господин фон Дельмайер? — внезапно спросил он. Сам он считает его человеком замечательным. Иоганна вспомнила, как они в Гармише высмеивали один другого. А теперь Эрих отзывался о своем друге восторженно и, как ей показалось, делал это вполне искренне. «Мы работаем с ним в полном согласии, — пояснил Эрих. — Один остается дома, другой в это время разъезжает. У нас много всяких дел, и не только политических», — добавил он. Показал ей статьи левых газет, с нападками на полицию за нежелание серьезно расследовать обстоятельства гибели г-на Г., депутата от левой партии, убитого в Мюнхене прямо на улице. Власти так и не смогли напасть на след преступников. Газеты недвусмысленно указывали, куда ведут следы, и намекали, что некий г-н Д., мог бы, очевидно, сообщить кое-какие подробности. Далее приводилось описание наружности г-на Д., и было очевидно, что имелся в виду фон Дельмайер, что именно его считали убийцей.

— Что это значит? — воскликнула Иоганна, и ее лоб прорезали три морщинки.

Она вскочила, швырнула газеты на стол, гневно взглянула на Эриха серыми глазами. Он продолжал сидеть и веселым тоном, с дерзким выражением на мальчишеском лице, обнажив белые зубы, ответил:

— На войне нас называли героями, теперь — убийцами. Я нахожу это нечестным и нелогичным.

Затем без всякого перехода заговорил о своей любви к Парижу, о сексуальных талантах парижских девиц легкого поведения.

Все, что говорил этот человек, было лишено малейшего чувства и вызывало у Иоганны отвращение. Она больше не слушала его, смотрела в открытое окно на светло-зеленые деревья и напряженно старалась понять, зачем пришла сюда и почему, собственно, не уходит. Она чувствовала, что оцепенение, овладевшее ею в последнее время, прошло. Злилась на этого человека, возмущалась, значит, ожила.

Когда она снова стала его слушать, он рассказывал об описи собак. Рассказывал образно, пересыпая свою речь циничными замечаниями. Однако при этом не сводил с Иоганны острого, проницательного взгляда, напоминавшего ей взгляд доктора Гейера. В Германии растут нужда и голод, доллар уже стоит четыреста восемь марок. Каравай хлеба стоит в Мюнхене пятнадцать марок двадцать пфеннигов, фунт какао — пятьдесят восемь марок, грубошерстная куртка — тысячу сто марок, скромный костюм — от девятисот двадцати пяти до трех тысяч двухсот марок. Многие уже не в состоянии платить налог за содержание собак. Эти люди привязаны к своим собакам, но где взять денег? Они придумывают тысячи уловок, осыпают сборщика налогов проклятиями, заклинают, плачут.

130