Все это он рассказывал, глядя прямо перед собой, как всегда, наглым, небрежным и насмешливым тоном. Иоганна остановилась и стала внимательно слушать. Он тоже остановился. Они смотрели на море. Дул свежий ветерок, легкие белые волны неслись по стеклянно-зеленой глади прямо на них. Они не смотрели друг на друга. Иоганна, смущенная, взволнованная, закусила верхнюю губу. Он продолжал рассказывать. Как печально, что молодым людям, испытывающим потребность провести иногда вечер в обществе хорошо одетых людей, приходится заниматься отравлением собак. Вопрос о том, зависит ли это от характера или от времени, он оставляет открытым.
Иоганна стояла, не двигаясь, над ее выразительным вздернутым носом прорезались три вертикальные морщинки. Какой у этого мальчишки возмутительно заносчивый, насмешливо сентиментальный тон! Слабый запах кожи и сена. Противоестественное удовольствие, с каким он выворачивал себя перед ней наизнанку. Прочь от этого негодяя! Сейчас же уйти от него!
Но она не ушла. Больше того, посмотрела на него, поднявши к нему лицо, и с усилием, осевшим голосом спросила:
— А как обстоит дело с убийством депутата Г.? Есть какие-нибудь новости?
— С убийством депутата Г.? — переспросил Эрих Борнхаак. — Честно говоря, меня это занимает меньше, чем история с собаками. Такой вот депутат имеет свои взгляды, произносит речи. Он провозглашает: справедливость, гуманность, цивилизация, пацифизм. Не исключено даже, что он во все это верит. Почему бы ему и не произносить речей? Но когда он кричит слишком громко, это начинает надоедать, он становится помехой. Когда вы увлечены работой, а кто-то барабанит на рояле, разве у вас не возникает желания заставить пианиста замолчать?
— Ну, а как назвать тех, кто идет на это? — спросила Иоганна все тем же сухим, лишенным интонации голосом.
Эрих Борнхаак улыбнулся понимающей, фатальной улыбкой.
— Эти так называемые изверги, право же, подчас бывают очень приятными людьми. Наверняка требуется больше решимости, чтобы убить породистую собаку, чем какого-нибудь жирного, спесивого краснобая. Если предположить, что господин фон Дельмайер отправил на тот свет депутата Г. и дога Туснельду, то, надо думать, его скорее лишила сна Туснельда, чем господин депутат. На реке Ганг, — добавил он, так как Иоганна по-прежнему молчала, — культура более древняя, чем на реке Изар. Я думаю, что на Ганге иному человеку труднее убить некоторых животных, чем некоторых людей.
Иоганна шла рядом с развинченным молодым человеком, оглушенная, почти парализованная. Непрерывный поток его слов проникал ей в уши, действуя, словно наркотик. Дул свежий ветерок, море было приветливым. Эрих Борнхаак продолжал оживленно, без всяких пауз рассказывать. С этими политическими убийствами всегда бывает морока. Как-то его пригласили погостить в поместье в Химгау. Незадолго до его приезда там как раз укокошили лидера левой партии, и так называемый убийца не был пойман. В том поместье, поди уж там разбери почему, за убийцу приняли его, И это сразу придало ему огромную притягательную силу, все молодые дамы буквально вешались ему на шею. Он хорошо помнит одно катанье по озеру. Он со своей дамой заехал в камыши, окружавшие один из островов. Не будь он таким ярым противником брачных уз, он мог бы сделать отличную партию; денег у этой дамочки было хоть отбавляй. Между прочим, она была молода и весьма недурна собой.
На обратном пути Иоганна все время молчала. Когда они приехали в Париж, попрощалась с ним сухо, поспешно.
На следующее утро, стоило ей поиграть в теннис, как мысли о собаках и убитом человеке куда-то улетучились. Она чувствовала себя веселой, бодрой. Но вскоре ее воображением против воли снова завладел образ юноши. Эти его фамильярные жесты, наигранная небрежность слов. Ей казалось, будто весь воздух вокруг пропитан слабым запахом сена и кожи. Что этому мальчишке нужно от нее? К чему ей все его откровения? Не хочет ли он взвалить на нее часть своих забот? В тот вечер она была рассеянна и нелюбезна с Гесрейтером.
На другой день, после неоднократных телеграмм о предстоящем прибытии и затем о том, что приезд откладывается, в дом решительным шагом вступила тетушка Аметсридер. Вскинув крупную мужеподобную голову, она уверенно несла свое дородное тело по маленькой, тихой квартире, чрезвычайно довольная тем, что ее вызвали. Ее задело за живое, что в свое время Иоганна столь спокойно с ней рассталась. И вот теперь выяснилось, что все же без нее не обойтись! Однако вскоре выяснилось, что это не так. Иоганна не испытывала ни малейшего раскаяния, воспринимала присутствие тетушки как нечто само собой разумеющееся, а временами даже обременительное. Так же, как и прежде в Мюнхене, она с ней не делилась своими заботами, а тетушке хотелось помочь Иоганне в ее личных делах своим опытом и советами. Франциске Аметсридер пришлось удовольствоваться заботой о еде, перестановкой мебели и другими домашними делами.
Гесрейтер был достаточно опытен и понимал, что человеческие чувства не остаются неизменно сильными. И все-таки небрежная приветливость Иоганны обижала его. В одном игорном клубе он познакомился с миниатюрной экзотичной дамой из французского Индокитая, приятным, не слишком привередливым существом, привлекшим его своей кротостью и мягкостью манер. Он бывал у нее через день. Вероятно, он был не единственным, кто бывал у нее, но это его не трогало.
Как и следовало ожидать, об этих его посещениях молодой аннамитки стало известно и в квартире Гесрейтера. Иоганна отнеслась к этому совершенно спокойно, но тетушка Аметсридер, молчаливостью и равнодушием Иоганны обреченная на отчаянную скуку, усмотрела тут удобный случай проявить свою энергию. Она решила призвать чужеземку к ответу. Это уж слишком! Она считала Гесрейтера без пяти минут зятем. Нет, она живо покончит с этим китайским безобразием.