Успех - Страница 143

К оглавлению

143

И вот однажды утром она явилась в маленькую, светлую квартирку мадам Митсу. Во французском словаре она отыскала слова, которые могли понадобиться ей, чтобы ясно и недвусмысленно высказать китаянке все, что она о ней думает. Вежливая служанка попросила ее обождать, мадам в ванной, минут через пять она ее примет. Дородная и решительная, восседала Франциска Аметсридер в уютной комнатке, вертя своей крупной, коротко остриженной, мужеподобной головой и заглядывая во все углы, пытаясь высмотреть что-либо, способное пробудить настоящую ярость против этого желтолицего воплощения порока. Но так ничего и не обнаружила: комната была опрятная и все в ней дышало добродетелью. Вошла мадам Митсу, мягкая, любезная, несколько удивленная. Ей очень хотелось быть полезной этой воинственно настроенной даме, но она не могла понять, чего та добивается. Наконец поняла. Речь идет о полном приветливом господине. С ним что-нибудь случилось? Он просит прийти к нему? Перед кротким, нежным, словно юная луна, нравом мадам Митсу все слова, которые тетушка Аметсридер нашла в словаре, оказались бесполезными. В конце концов госпожа Аметсридер заговорила о ценах на продукты и на другие вещи первой необходимости, причем мадам Митсу выказала себя весьма сведущей в этих вопросах. Чтобы не уйти вовсе ни с чем, тетушка Аметсридер попросила дать ей адрес портнихи, которая сшила мадам Митсу поистине очаровательное кимоно. Она вознамерилась убедить Иоганну сделать себе точно такое же. С этим адресом, написанным на листе бумаги крупным, неумелым детским почерком мадам Митсу, и вернулась к обеду в квартиру Гесрейтера тетушка Аметсридер.

12
Монарх в сердце своего народа

У церковного портала большие фиолетовые плакаты огромными золотыми буквами провозглашали: «Лишь одно важно — спасти душу свою». Многие откликались на этот призыв: молодые и старые, мужчины и женщины, люди хорошо одетые и оборванные. Потому что нужда была велика. Еще не успевал остыть хлеб, который по баснословным ценам продавали ворчащим покупателям, как цены снова подскакивали. Булка стоила три марки, килограмм маргарина — четыреста сорок марок, за стрижку волос брали восемьдесят марок. Этой порой нужды и голода церковь воспользовалась для генерального наступления на сердце народа, для осуществления своей священной миссии. На целый месяц были мобилизованы все сколько-нибудь известные проповедники, с тем чтобы в каждой церкви проповедь читал человек, хорошо знавший местных прихожан.

Наибольшую популярность среди верующих завоевал священник-иезуит, моложавый, изящный человек с благородным, выразительным лицом. Хорошо поставленным голосом он льстил и мягко увещевал, вкрадчиво пугал, метал громы и молнии. Плавная немецкая речь проповедника звучала особенно проникновенно благодаря едва заметному местному выговору, родному для всех молящихся. В церковь набилось столько народу, что многие, дойдя до дверей, вынуждены были повернуть обратно. Полиция утихомиривала возмущенных, громко бранившихся людей. Вдохновенный голос пастыря проникал в уши озабоченных домашних хозяек, не знавших, как раздобыть самое необходимое на завтрашний день, и «трехчетвертьлитровых» рантье, которые с трудом сводили концы с концами лишь благодаря мелкой трусливой спекуляции и связям с крестьянами. Он проникал и в сердца измученных людей, получавших твердый оклад и ожидавших от бога совета в биржевой игре, которая помогла бы им продержаться ближайшие две недели. Западал в души и тучных перекупщиков, готовых пожертвовать церкви солидную часть доходов, которые сегодня росли, как снежный ком, а завтра мгновенно таяли — при условии, конечно, если это упрочит их финансовое положение. Проникал он и в души старых, обедневших, но по-прежнему рьяных чиновников, укрепляя их решимость противостоять новым веяниям. Взгляды всех этих тесно прижатых друг к другу, обливающихся потом людей, преданно, с тупым благоговением были прикованы к благородному лицу проповедника с чуть изогнутым римским носом и выпуклыми карими глазами. Задыхаясь от жары, они стояли либо сидели в светлой, приветливой, пропахшей ладаном церкви, заполнив ее до отказа. Глаза каждого из них были обращены к скромной белой кафедре, на которой стоял иезуит. Ибо он был опытный проповедник, отлично подготовленный, мгновенно улавливающий малейшее впечатление от своих слов; мгновенно подмечающий малейшую перемену в настроении паствы. Он выбирал отдельные лица, проверяя на них, какой эффект производят его слова. Долго смотреть в глаза одному и тому же человеку он избегал — знал, что это приводит верующего в замешательство. Он предпочитал устремлять взгляд своих выпуклых глаз на лоб слушателя или на нос. Сейчас он с удовольствием наблюдал за тем, какое благоговение и вера отражались на широком, приятном лице опрятно одетой женщины среднего роста. Женщиной этой была кассирша Ценци из «Тирольского кабачка». Она верила в идеалы. Она по-прежнему отшивала состоятельных кавалеров и все свои помыслы сосредоточила на Бени, молодом человеке, обычно сидевшем в главном зале. Теперь он чаще заходил в «Тирольский кабачок», чем в «Хундскугель», но ей никак не удавалось заманить его за один из ее столиков в аристократической боковой комнате. Он упрямо предпочитал оставаться в большом зале и вообще все еще уделял ей слишком мало внимания. Правда, теперь, когда у нее бывал выходной, он довольно часто проводил с ней время, ходил в кино, на выступления народных певцов, в рестораны, где она могла сравнивать свою работу с работой других кельнерш. И, конечно, спал с ней. Однако все это было далеко не той приятной, прочной связью, которая кончается свадьбой и здоровыми детьми. А виной тому подозрительные, крамольные взгляды Бени, его дружба с Преклем, этим чужаком, этим противным типом. Но сейчас, похоже, появился проблеск надежды. Им обоим, Бени и Преклю, здорово не везло в последнее время, они вылетели с «Баварских автомобильных заводов». Правда, Бени утверждает, что сам ушел с работы. Но она ему не верит. Теперь он работает в театре у Пфаундлера, а у того дело куда как ненадежное. А вот ее дела шли хорошо. При посредстве одного мелкого банкира, завсегдатая «Тирольского кабачка», она удачно играла на бирже и имела долю в коммерческих сделках своих клиентов, вкладывавших деньги в дома, товары, автомашины. Если ее дела и дальше пойдут не хуже, она предложит Бени за ее счет закончить Высшую техническую школу. В этом нет ничего особенного. Так многие делают. Бени парень с головой, он еще пойдет в гору, как он сам иногда говорит. А что он однажды сидел в тюрьме, лишь еще больше подстегивало ее. Наставить такого человека на путь истинный — дело доброе. Несмотря на свой коммунизм, он парень душевный. Она уже представляла себя с ним рядом в уютной четырехкомнатной квартире; после рабочего дня, принесшего хороший заработок, они читают «Генеральанцейгер» и под звуки радио с аппетитом поедают вкусный ужин. Она своего добьется. Ценци была набожна, с благоговением внимала проповеднику — бог не оставит своей заботой благочестивую католичку. И когда проповедник остановил на ней острый проницательный взгляд, она, словно невинная школьница, посмотрела на него со скромной покорностью.

143