Успех - Страница 155

К оглавлению

155

Тюверлен не произнес ни единого слова. Он давно раскусил комика Гирля, его этот номер не застал врасплох. Пожалуй, он даже радовался, что теперь затею с обозрением можно считать конченой. Со своей стороны, г-н Пфаундлер тоже не горевал, хотя в лице комика Гирля терял краеугольный камень, который скреплял всю постройку. Теперь-то он со спокойной совестью вычеркнет гнусное название «Касперль и классовая борьба», сама судьба хочет, чтобы осталось только «Выше некуда». Еще не кончив разговора с Гирлем, он мысленно настрочил соответствующую статейку в газеты. Энергичный, решительный, сразу набросился на помощника режиссера, который стоял рядом в полной растерянности, — в чем дело, почему не начинают репетировать следующую картину? Бранился, порол горячку. Начали менять декорации; словно в вихре, закружились рабочие сцены, кулисы, актеры, бутафория, музыканты, какие-то личности в белых халатах. В пять минут были установлены декорации следующей картины — «Натюрморт», — где голые девицы изображали различные яства. Они стояли наготове, ожидая сигнала, чтобы церемонным маршем под идиотскую музыку выйти на сцену. У одной вместо рук были клешни омара, у другой заднее место украшали огромные фазаньи перья, третья хлопала створками устричной раковины; не считая этих украшений, девицы были в чем мать родила. В финале картины они влезали на грандиозный, соблазнительно убранный стол и застывали там — голые женщины среди колоссальных макетов всевозможных лакомств. Эта картина, истинно в стиле «Выше некуда», вполне отвечала вкусу г-на Пфаундлера. Пора было приступать к репетиции.

— Давайте, — сказал г-н Пфаундлер, и помощник режиссера зазвонил в звонок.

К тому времени Тюверлен уже ушел. Ленивый, полусонный, он бесцельно брел по раскаленным улицам, держа шляпу в руке, подставляя свое голое лицо летнему ветерку. Он радовался, что все произошло именно так, и снова готов был признать, что мир не так уж плохо устроен. Его мысли постоянно обращались к Иоганне. Не в том дело, что ему хотелось спать с ней, вернее, не только в том: и спать хотелось, и, главное, все время быть с ней. Бранить ее, себя, других. Послушать, что она скажет, что посоветует. Тюверлен подумал, что к его чувству подошли бы смешные, затасканные слова, вроде «душевность», «доверие». И еще подумал — как было бы приятно, если бы она шла сейчас рядом с ним.

Иоганна приехала в Мюнхен накануне. Как раз в эту минуту она проезжала мимо Тюверлена в закрытом такси II А 8763. Но он этого не знал.

17
Совещание в присутствии невидимки

Вернувшись в Мюнхен, Иоганна долго ходила по своей просторной, оклеенной красивыми светлыми обоями комнате, смотрела на массивную мебель, на аккуратно прибранные книжные полки, на графологический аппарат, на необъятный письменный стол, где стояла пишущая машинка. Из окон видна была набережная, за ней струился светло-зеленый веселый Изар.

Она избегала мюнхенских знакомых, работала. Доктор Гей-ер на несколько дней уехал на север — в Берлин, в Лейпциг, — его ждали в начале будущей недели. Иоганна радовалась, что может побыть наедине с собой. Чувствовала, что вернулась домой не просто, а как-то по-особенному. И зачем ей понадобилась эта дурно пахнувшая выдумка насчет «светских связей»! Все началось с Гесрейтера, а привело прямиком к шалопаю. Нет, она не создана для пустой, душной светской жизни, задыхается в ней. Пока длилась ее связь с Гесрейтером, она ходила как под наркозом, в каком-то странном оцепенении. А сейчас проснулась и вышла на солнечный свет. Иоганна хрустнула пальцами, довольно улыбнулась, почувствовала, что ей до смерти хочется засесть за работу. Заказов хоть отбавляй, хватит на три месяца, стоит только пожелать.

Ее ногти все еще были миндалевидной формы, но она так много работала, что уже не могла ухаживать за ними с той же тщательностью, как во Франции. Машинка портила и ногти, и кожу вокруг них: с таким трудом обретенный прозрачный, молочный глянец понемногу исчезал, нежная кожица ногтевого ложа огрубела. Для светской жизни надо уметь вести беседу, отвечать, не думая, на любые вопросы. Теперь Иоганна вернулась к прежней манере отвечать не сразу, порой после довольно долгой паузы, ни с того ни с сего возобновлять разговор, исчерпанный полчаса назад, словно эти полчаса для нее не существовали. И одеваться стала, как прежде: здесь, в Мюнхене, где тон задавали люди, наехавшие из деревень, ее модные парижские платья выглядели бы нелепо.

Иоганна работала. Прежде она верила в наитие. Высшей наградой за труд было грозное, желанное и мучительное мгновение, когда она вдруг прозревала истину. Теперь Иоганна работала усидчивее, менее озаренно, но с большей серьезностью. Иной раз она думала, что научилась лучше понимать людей.

Так она прожила в Мюнхене шесть дней — с удовольствием работая, почти не выходя из дому. Отлично спала. На седьмую ночь вдруг ясно ощутила, что зашла в тупик, стараясь ускользнуть от преследовавшего ее образа, — и испугалась своей судьбы.

Она снова позвонила — словно выплачивала часть долга кредитору-невидимке — в контору адвоката. Да, он сегодня вернулся. С непривычной готовностью, даже с радостью, назначил ей встречу в тот же день, через час.

Доктор Гейер снова все свое время посвящал адвокатской практике. Он вел множество запутанных дел, зарабатывал большие деньги, не обесцененные, а в иностранной валюте. Он и прежде был неутомим, но теперь его служащие только руками разводили — столько сложнейших дел он вел одновременно. Экономка Агнесса из себя выходила от бессильного негодования. Она-то точно знала день и час, когда началась эта сумасшедшая гонка. С посещения юнца, паразита, кровососа, вымогателя. Для себя доктору деньги не нужны. А теперь он гонится за ними, загребает обеими руками, носится по банкам. И живет при этом, можно сказать, впроголодь, проверяет каждый грош, который она тратит на его еду, на стирку. Лицо у экономки Агнессы пожелтело, глаза блуждали, она беспокойно, как одичалая, бродила по дому. Заявила, что отказывается от места. Адвокат промолчал.

155