Успех - Страница 159

159

Анни работала на северной окраине города, в заводской конторе. Бенни ждал, солнце уже заходило, через пять минут появится Анни. Марксистские книги и беседы с товарищем Преклем утвердили Бенно Лехнера в мысли, что вопросы пола — дело десятое. Любовь и все, что наворочено вокруг нее, — выдумка буржуазии, которой во что бы то ни стало надо отвлечь внимание масс от главного, от экономики. Теоретически это все, разумеется, правильно, но ведь есть тут и другая сторона дела. Взять, к примеру, хотя бы его самого: как ему было бы больно, если бы из его жизни вдруг исчезла кассирша Ценци. Особым умом она не блещет, правильному мировоззрению ее, как ни старайся, не научишь, зато надежна и практична. Попади он в переделку, она его в беде не оставит.

Наконец служащие начали выходить из конторы. Анни сразу согласилась пойти в Английский сад и поужинать вместе с Бенно. Они медленно шли, разморенные этим летним вечером, — хорошенькая девушка в легком, светлом платье и ее крепко сколоченный белокурый брат.

Бенни рассказывал о себе. Работа театрального осветителя ему нравится. Правда, приходится в страшной спешке делать то одно, то другое, не работа, а форменная лихорадка, — бывает, целый день бьешь баклуши, а потом ночь напролет не передохнешь, — конечно, хорошего в этом мало. С другой стороны, у него есть возможность мастерить, придумывать, техника театрального освещения покамест в самом зачатке, нерешенных задач целый воз. Он кое-что придумал, сделал настоящее изобретение, может, в скором времени даже удастся взять патент. Работа интересная, тут ничего не скажешь. Большой плюс в пользу товарища Прекля, что он его туда устроил.

Да, очень мило, сдержанно согласилась Анни. В душе она гордилась Каспаром. Но он стал ужасно ершистый, сказала она. У него была куча неприятностей. Теперь-то все более или менее приходит в порядок, так что она уже может спокойно говорить об этом, — и Анни весело затараторила о нескончаемых раздорах Каспара с квартирными хозяевами, особенно с некой Бабеттой Финк, которая всюду трезвонила, что Каспар якобы отец ее ребенка, и приставала к нему с нахальными требованиями. Он совершенно пасовал перед этой гнусной дурой. Написал отличную балладу о ней, на том и успокоился. Пришлось ей, Анни, самой вмешаться в это дело. А на днях между ней и Каспаром произошел крупный разговор. Конечно, она Каспара очень уважает и так далее, но все же не могла не съязвить — странно, мол, что человек, совершенно неспособный устроить собственную жизнь, так самоуверенно решает за других, как им лучше устроить свою. Каспар стал очень обидчивый, ну, у них и вышла настоящая баталия из-за ее мировоззрения. Но она твердо стояла на своем. Для нее это вопрос решенный: может, кто-нибудь и верит в научный коммунизм, но, по ее мнению, это такая же чепуха, такая же дурь, как вера в непорочное зачатие или в непогрешимость папы римского. Одни в это верят, другие нет. Так вот, она из неверующих.

Бени начал спокойно и пространно объяснять ей позицию Каспара Прекля, который стал коммунистом не из какого-то там человеколюбия, а из трезвого убеждения, что для всего человечества и, следовательно, для него, Прекля, такое общественное устройство разумно, желательно, полезно. На это Анни возразила, что Каспар Прекль умнейший человек, умнее она не встречала, и когда он поет свои баллады, она просто с ума по нему сходит. Но верить в то, во что верит Каспар, она не может, и тут ее не переубедить. Потом задумчиво добавила, что вот и она сама, и ее брат, да и все, кто имеет дело с ним, твердят, что он гений. А в чем его гениальность, никто объяснить не может. Не мог объяснить и Бени.

Но самое главное, это что Бени так доволен работой театрального осветителя, — снова повеселев, решительным тоном заявила Анни. И к тому же он собирается получить патент на изобретение! Вот здорово! Он еще выбьется в люди. Тут оба улыбнулись — Анни бессознательно повторила любимую фразу отца, крепко засевшую в памяти всех членов семьи.

Сидя под тенистыми каштанами какого-то ресторанчика, молча и задумчиво глядя перед собой, брат и сестра вспоминали отца. Ели они что-то безвкусное, но немыслимо дорогое. И не удивительно — доллар снова безмерно подорожал. Слово «валюта», еще год назад никому не ведомое, теперь стало привычнейшим словом на обоих берегах Изара, по всему Баварскому плоскогорью. Крестьяне продавали продукты только за иностранную валюту. Обрекали горожан на голод. Везде разгуливали субъекты, разбогатевшие на спекуляции продовольствием, — жирные, кичливые господа в роскошных, кричащих, облегающих костюмах, они раскуривали сигары глянцевитыми коричневыми тысячемарковыми ассигнациями, новехонькими, прямо с печатного двора, еще пахнувшими типографской краской. Бени сказал, что страна катится прямо в пропасть. Многие товарищи готовы, очертя голову, перейти в наступление; больше того, есть и такие, которые переметнулись к «истинным германцам», — те только и делают, что вопят о наступлении, к тому же предлагают нечто осязаемое — своего фюрера, Руперта Кутцнера. По мнению Бени, Кутцнер — жалкое ничтожество, луженая глотка и пустая голова. Анни сказала, что ровным счетом ничего не понимает в политике. Она своими глазами видела, что та самая пятидесятитысячная толпа, которая, хныча, шла за гробом убитого вождя революционеров Эйснера, точно с таким же хныканьем провожала на кладбище короля Людвига Третьего, свергнутого с помощью этого Эйснера. Мюнхенцы, утверждала она, славные люди, но в политике смыслят не больше, чем она. Им просто необходимо верить, что вот наконец у них появился настоящий вождь. А уж кто он — дело чистого случая. Сегодня это Эйснер, еврей-социалист, завтра Кутцнер, «истинный германец», послезавтра, возможно, их избранником будет кронпринц Максимилиан. А почему бы и нет? У всякого своя дурь в голове: у нее Каспар, у Бени коммунизм, у отца яично-желтый дом.

159