Успех - Страница 163

К оглавлению

163

И, храня обычное свое бесстрастие, ушел. За его спиной продолжал звучать бодрый, самоуверенный голос Гартля, не знавшего, что его кандидатура отклонена раньше, чем он успел ее выдвинуть. А премьер-министр все с той же угодливой учтивостью продолжал смотреть вслед человеку, который стоял у руля управления, отверг кандидатуру Гартля и раздумывал, не помиловать ли Кюргера, запрятанного этим самым Гартлем в тюрьму, когда тот стал неудобен.


20
О смирении

В приемной доктора Бернайса сидела танцовщица Ольга Инсарова, тоненькая, слишком броско одетая женщина с кукольным личиком. Она листала захватанные ежемесячники, журналы с пестрыми иллюстрациями, медицинские журналы; ее взгляд на секунду задержался сперва на цветном схематическом изображении легких с сетью кровеносных сосудов, потом на портрете женщины в купальном костюме, держащей на поводке собаку. Инсаровой назначили прийти в четыре, но она ждала уже около часу, и, судя по всему, доктор должен был до нее принять еще двух пациентов. Она было совсем собралась уйти — ей действовала на нервы безличность приемной, тоскливая напряженность других пациентов. Но не ушла и в четвертый раз стала перелистывать все те же журналы.

В последнее время танцовщице Инсаровой очень нездоровилось. Но она плыла по воле волн, боялась показаться серьезному врачу. Друзья Инсаровой почти насильно заставили ее пойти к многоопытному мюнхенскому врачу, доктору Бернайсу.

Прежде доктор Бернайс был главным врачом городской больницы, считался самым авторитетным специалистом в своей области, внушал всем уважение, страх, любовь. Но он вел себя в высшей степени странно. Сажал истощенных недоеданием рабочих на диету, состоящую из устриц, икры, скобленого мяса высших сортов, ранних овощей, запрещал подавать им блюда, приготовленные на маргарине и прочих эрзацах. Сперва начальство сочло это шуткой и посмеялось. Но когда он с полной серьезностью повторил свои предписания десять, двадцать, сто раз, администрации пришлось вмешаться. В ответ на недоуменные вопросы начальства доктор Бернайс сослался на учебники, рекомендовавшие при данных заболеваниях именно такую диету, а также на своих коллег, которые предписывали ее богатым пациентам. Ему намекнули на предопределенные волей господней различия в имущественном положении, но он с видом простачка спокойно сказал, что эти проблемы касаются экономистов, политических деятелей, возможно, даже богословов, а долг врача — исследовать больного, не прикрытого ни одеждой, ни бумажником. И так как он твердо стоял на своем, пришлось предложить ему подать в отставку. Впрочем, несмотря на эту историю, возмутительную с точки зрения власть имущих, и грубоватые повадки, он пользовался отличной репутацией в кругах «большеголовых» и имел обширную практику.

Задав несколько вопросов танцовщице, доктор Бернайс учтиво, но деловито и без обиняков сказал, что недуг принял серьезную форму и ей необходимо поскорей уехать в туберкулезный санаторий. Инсарова медленно оделась, медленно побрела по залитой солнцем улице; щеки у нее ввалились, мысли путались, ноги прилипали к тротуару. Ею владело какое-то сладостное оцепенение, она словно радовалась тому, что, должно быть, скоро умрет и может наконец спокойно плыть по течению.

В театре во время репетиций она была мягка и смиреннопечальна. Загадочно повторяла: «Если бы вы знали…» — и умолкала, не отвечая на расспросы. Пфаундлер требовал, чтобы она перестала кривляться, спрашивал, что за дурь на нее нашла. Он снова стал придираться к ней, так как уже не было сом пений, что Кленк вышел из игры. Инсарова продолжала отмалчиваться, со всем смирялась, никому не рассказывала о своей болезни.

Но с Кленком она все же решила поговорить. Снова пришла к нему, и снова ей отказали в приеме. На этот раз Инсарова не возмутилась, молча снесла отказ. Судьба наносит ей удар за ударом — что ж, чем хуже, тем лучше. На все у нее был один ответ — тихая, смиренная улыбка, которая ее очень красила. Однажды она написала Кленку письмо, в котором обстоятельно рассказала о смерти детеныша орангутанга в зоологическом саду, — его в порыве нежности задушила собственная мамаша. Как только солнце начинало клониться к закату, Инсарова, что ни день, отправлялась в зоологический сад и от души привязалась к прелестному маленькому страшилищу. У обезьяненка было сломано пять ребер. В приписке она сообщала, что доктор Бернайс признал у нее запущенный костный туберкулез.

Кленк лежал в постели уже четвертую неделю, ослабевший, в каком-то смутном оцепенении. Он выгнал многоопытного доктора Бернайса, так ему опротивела лаконичная деловитость врача. Но г-жа Кленк только тогда успокоилась, когда этот антипатичный человек снова стал лечить ее мужа. Врач без лишних слов предписал прежнюю диету. Доктор Бернайс был убежден, хотя и не говорил этого, что болезнь Кленка затягивается из-за его неукротимого нрава. Кленк непрерывно терзался. Он отлично видел, какие интриги плетутся против него, но был бессилен бороться. Это же надо — такое дьявольское невезение: валяться в постели, утратив подвижность тела и сохранив ясность ума, меж тем как эти безмозглые тупицы уничтожают все, им созданное, поливают его помоями, оттесняют от власти. Все торопятся выкинуть его на свалку. Старик Бихлер знает, что означает уход Кленка и какая это потеря для баварской политики, но и он хочет избавиться от министра юстиции, потому что тот оказался недостаточно ручным. Маттеи просто ревнует к нему эту тварь Инсарову. Может взять ее себе со всеми потрохами, похотливый козел! У каждого свои основания — и у Гартля, и у Тони Ридлера, и у прочих. Взять хотя бы принца Максимилиана — Кленк не угодничал перед ним, вот и впал в немилость. Он, само собой, монархист и ничего не имеет против кронпринца, но в первую очередь — он сторонник реальной политики, а пока и думать не приходится о восстановлении Виттельсбахов на троне. Но главное было в том, что, со свойственной всем баварцам демократической спесью, а также склонностью дразнить людей, Кленк при каждой встрече с кронпринцем не отказывал себе в удовольствии дать тому понять, что теперь у власти стоит не Максимилиан, а он, Кленк. Слишком у него увесистые кулаки и буйные мозги. Поэтому он и встал всем поперек горла, и они из кожи вон лезут, чтобы избавиться от него.

163