Успех - Страница 169

К оглавлению

169

У него хватило ума и проницательности сразу почувствовать, что своими объятьями он почти не тронул ее сердца. Это его задело. Он пустил в ход нежности — она осталась холодна. Начал сентиментальничать — она рассмеялась. Разозлившись и желая ее уязвить, Эрих спросил, сколько у нее было любовников. Она поглядела на него, как на дурно воспитанного мальчишку, с добродушной, всепонимающей иронией, чем еще больше его разобидела. Тогда он принялся рассказывать о своей жизни, о мелких и крупных, грязных и жестоких мошенничествах. Ничуть не огорчившись, она сказала, что таким его и представляла себе. Он снова стал ее целовать. Иоганна наслаждалась близостью шалопая, отвечала на его ласки. Но и в самые интимные минуты почти не скрывала презрения.

Она продолжала лежать в постели, а он встал, с подчеркнутой вежливостью попросил позволения закурить, начал одеваться, одновременно рассказывая о затее, придуманной им вместе с фон Дельмайером и Людвигом Ратценбергером, отличным парнем, которого он очень любит. Эта затея связана с покойным королем Людвигом Вторым: в Баварии можно добиться чего угодно, пользуясь его именем, как в Северной Германии — именем старого Фрица. Ради успеха этой затеи он жертвует одной добродушной скотинкой. Эрих ходил по комнате, дымил папиросой, одевался. Мода того времени была и неудобна и нелепа. Мужчины обертывали шею пристегнутыми к рубашке крахмальными воротничками — жесткими, ненужными, безобразными, — а в воротнички зачем-то закладывали длинные полосы материи, так называемые галстуки, и с великим трудом завязывали их узлом. Пока Эрих искусно накидывал себе на шею и завязывал эту петлю, рассказывая о том, как они собираются провернуть дельце, касающееся покойного короля, Иоганна внимательно слушала, не спуская с него глаз. Большинство современных условностей, относятся ли они к внешнему поведению людей или к их внутренней жизни, так же непонятны, как обычай душить себя галстуком. К примеру, этот юнец сейчас наверняка думает, что одержал бог весть какую победу, переспав с ней. Он ею обладал. Что за бессмыслица — кем-то обладать. Впрочем, он как будто не так уж уверен в своей победе, иначе не старался бы раздразнить ее идиотскими рассказами о покойном короле. Сколько в мире недоразумений, сколько неразумения! Заключенный Крюгер в тюремной камере. Шалопай Эрих Борнхаак, который прикончил депутата Г., отравил несколько собак, переспал с ней и вот завязывает замысловатым узлом матерчатую полоску, засунутую в крахмальный воротничок. Чемпионка по теннису Фанси де Лукка, сломавшая себе ногу, а потом застрелившаяся. Богатый буржуа Гесрейтер, который одну ночь всем сердцем и всеми чувствами любил ее, а теперь пытается в серии статуэток под названием «Бой быков» найти спасение от мухоморов, длиннобородых гномов и прочих житейских бессмыслиц. И все они сейчас собрались в ее спальне на Штейнсдорфштрассе.

К недоумению и досаде Эриха, Иоганна Крайн вдруг рассмеялась. Рассмеялась не громко, но и не тихо, не зло, но и никак не добродушно. Молодой человек был слишком самонадеян, чтобы принять этот смех на свой счет, но что-то все-таки смутило его, и он спросил, над чем это ей вздумалось смеяться. Ответа не последовало. Иоганна не стала объяснять ему, что смеется над многими мучительными нелепостями, которые придуманы людьми и кажутся им разумными и приятными, — над половой моралью, над войнами и правосудием, а пуще всего над собой и своим удовлетворенным желанием переспать с шалопаем.

Эрих не понимал упорного молчания Иоганны. Он привык к нежным словам или к мольбам, рыданиям, клятвам. Ее невозмутимость казалась ему глупой и оскорбительной. Эрих был разочарован. Он рассчитывал на душевное тепло, на рвущееся из сердца обожание. А эта женщина просто холодная распутница, и получила она от него больше, чем дала. Эрих чувствовал себя так, будто его обсчитали. Он снова закурил, подкрасил губы. Так как, очевидно, ее тупое равнодушие было непробиваемо, он в конце концов сказал, что теперь пойдет в «Гайсгартен», — Людвиг Ратценбергер, должно быть, еще там. Она и не подумала его удерживать. Небрежно простившись, он ушел, насвистывая модный негритянский танец.

И тут Иоганна снова засмеялась. На этот раз свободно и легко. Распахнула окно, чтобы скорее выветрился табачный дым и чуть слышный запах сена и кожи. Хорошо, что все уже позади, навсегда исчерпанное. Она стала под душ, под холодные колкие струйки, то съеживаясь, то распрямляясь. Вода лилась ей на голову, теперь коротко остриженную, это было забавно и с каждой минутой все приятнее. Потом Иоганна вернулась в спальню, прошла мимо газеты со смазанной буквой «е», легла сперва на спину, затем на бок, свернулась калачиком, уснула крепчайшим сном. В ту ночь ей ничего не снилось.

23
Довоенный отец и послевоенный сын

Пиво на столике перед доктором Гейером стало совсем теплое, он почти и не дотронулся до него. Чтобы не обидеть хозяина, с трудом проглотил несколько кусочков свинины: еда не лезла ему в горло.

Он был завален делами, опять втянулся в политику, еле справлялся с бесчисленными процессами, не успевал прочитывать документы, спал не больше шести часов в сутки и все же многие драгоценные вечера просиживал в ресторанчике «Хундскугель». Тощий, нервно сжимая и разжимая тонкие пальцы, сидел он в некрасивой, угловатой позе среди рабочих, профсоюзных функционеров, фанатичных и бесцеремонных литераторов в этом убогом заведении, прокуренном, гудящем от бестолковых споров. На его лице была написана брезгливость, хотя он всеми силами старался ее скрыть.

169