Успех - Страница 170

170

Стоило двери ресторанчика открыться, как он тотчас оборачивался. В нем тлела слабая, неосознанная надежда, иначе разве стал бы он терять время в таком неприятном окружении. В «Хундскугель» нередко заходили «патриоты», как в «Гайсгартен» — коммунисты, они осыпали друг друга насмешками и задирали до тех пор, пока не начиналась потасовка, в которой можно было отвести душу. Особенно отличался в таких случаях Людвиг Ратценбергер, порою с меланхолическим видом ввязывался в драку популярный боксер Алоис Кутцнер, а за ними — и двое молодчиков северогерманской внешности, некто Эрих Борнхаак и другой, именующий себя фон Дельмайером.

Рожденная этими сведениями слабая надежда и побуждала адвоката вечера напролет упрямо просиживать, скрывая брезгливость, за невкусным пивом и едой, от которой его воротило. И все-таки он растерялся, когда однажды в «Хундскугеле» действительно появились Эрих и Людвиг Ратценбергер. Страхового агента фон Дельмайера с ними на этот раз почему-то не было. Вызывающе элегантный, сидел Эрих в продымленном заведении, на колченогом простом табурете, за некрашеным деревянным столиком. Его осыпали насмешками и угрозами, впрочем, довольно добродушно. Он нагло отвечал, улыбаясь очень красным ртом, явно хотел затеять драку, был в этот вечер настроен особенно воинственно. В последнее время ему опять дьявольски не везло. Взять хотя бы эту Иоганну Крайн — она смахнула его, как грязь с платья. И фон Дельмайера ему не удалось оградить от неприятностей. Каким соловьем он разливался перед Рупертом Кутцнером, внушая тому, что во имя престижа партия должна взять дело фон Дельмайера в свои руки. Фон Дельмайера, действительно, выпустили, но сейчас над ним снова нависла угроза тюрьмы. По настоянию Кутцнера, Гартль освободил фон Дельмайера. Однако Кленк был непреклонен, бушевал, требовал, чтобы все документы доставили к нему домой. Возможно, накануне отставки он решил воспользоваться случаем и показать «патриотам», что покамест все решает он. С минуты на минуту фон Дельмайера могут снова запрятать в тюрьму. Эрих сидел злой как черт, подзуживал Людвига Ратценбергера, и без того рвущегося в бой. Адвокат, у которого сразу пересохло во рту, смотрел на мальчика, не решаясь подойти к нему, зная наперед, что тот наговорит ему дерзостей.

А Эрих, как только увидел адвоката, сразу изменил тактику. До сих пор он подзадоривал Людвига Ратценбергера, и вот теперь, когда страсти накалились, стал его успокаивать. При всем своем боевом пыле молодой шофер повиновался Эриху с непонятной покорностью. Так что долгожданная драка не состоялась. Оба вскоре ушли, отказавшись от первоначального намерения, к глубокому разочарованию большинства завсегдатаев кабачка. Проходя мимо адвоката и слегка поклонившись ему, Эрих на ходу бросил фразу, явно заготовленную заранее:

— Завтра загляну к тебе — надо кое о чем поговорить.

На следующий день, сказавшись больным, доктор Гейер не пошел ни к себе в контору, ни в суд. Велел никого не принимать и не звать его к телефону, — экономка с вероломным удовольствием так и говорила всем звонившим. Доктор Гейер ждал. Шаркающей походкой бродил по комнатам, сильно припадая на больную ногу. Впервые за долгое время взял с полки перевязанную шнурком рукопись книги «Право, политика, история». Прошло утро, прошел полдень, потекли послеполуденные часы. Адвокат достал банковские чеки, пачки иностранных банкнот, которые он хранил дома. Сумма была немалая, особенно для Германии тех лет. Адвокат сосчитал, подвел итог, отодвинул деньги. Он ждал. В дверь позвонили. Он внутренне приготовился.

Разбранившись с экономкой, пустив в ход силу, к нему ворвался управляющий конторой. У него было важное, безотлагательное дело. Он даже почти не извинился за такое вторжение. Георг Рутц, депутат рейхстага от социал-демократов, избирательный округ Мюнхен II, погиб при автомобильной катастрофе. Доктор Гейер стоит в списке кандидатов первым, он теперь член рейхстага.

Когда управляющий ушел, доктор Гейер облизал пересохшие губы, замигал, глубоко вздохнул, почувствовал боль в сердце. Вот он и дождался. Можно будет уехать из косного, стоячего, как болото, Мюнхена в кипучий Берлин. Чего не сделал он сам, сделала за него судьба. Почти насильно она бросает его туда, где он будет себя чувствовать как рыба в воде. Сколько лет он мечтал о Берлине, надеялся на депутатский мандат, уговаривал и убеждал себя, что только в рейхстаге он окажется на месте. Он прошелся по комнате, затем растянулся на оттоманке, закрыл под толстыми стеклами очков тонкие воспаленные веки и, закинув руки за голову, принялся лихорадочно фантазировать. Представил себе, как, стоя на трибуне самого высокого учреждения в государстве, скажет и свое слово о том, что происходит в Баварии, — язвительное, клеймящее слово. Но картина, которой втайне он так часто наслаждался, не согрела ему сердца.

Лежа на спине с закинутыми за голову тонкими руками, с плотно сомкнутыми покрасневшими веками, адвокат от мыслей о рейхстаге, о мальчике, о Кленке незаметно перешел к мыслям о некой девушке по имени Эллис Борнхаак, об озере в Австрии, о лесной тропинке, по которой он когда-то поднимался с ней в гору. Отчетливо увидел, как петляла эта тропка, открывая то озерную заводь, то деревню. Как же эта деревня называлась? Пока он силился вспомнить ее название, пришел мальчик.

Эрих Борнхаак сел и без околичностей заговорил о цели своего прихода.

— Как ни жаль, — сказал он, — а затея с кошачьей фермой провалилась. Только из-за того, что ты пожалел денег, дал мне так смехотворно мало. Разве с такой ничтожной суммой можно начать хоть какое-то дело? — В его тоне звучало осуждение. — Даже Наполеон не выиграл бы войны, будь в его распоряжении всего одна рота.

170