Успех - Страница 191

К оглавлению

191

У нее застыли ноги, она стала ходить взад и вперед, стараясь согреться. Однажды ей показалось, что в ее жизни все просто, — это было в тот раз, когда возле купальни в предместье Мюнхена она плыла по зеленому Изару. А сейчас все замечательно, но совсем не просто. Что будет, когда Крюгер освободится из одельсбергской тюрьмы? Три морщинки прорезали ее лоб над вздернутым носом. Хорошо было бы, если бы она не повстречалась с шалопаем, хорошо было бы, если бы Мартин Крюгер никогда…

Может быть, это очень дурно, что у нее такие мысли? Но как дышать этим прозрачным воздухом, если внутри все затхло? Совесть весьма относительная штука. Лучше всего мы очищаем нутро, когда из темноты выходим на свет и все, что скрываем в себе, называем своими именами. Есть ли у нее предрассудки? Жить с человеком, которого любишь, — великое счастье. И тут ни при чем, что когда-то жила с другим. Ни при чем, что Мартин сидит в одельсбергской тюрьме. Каждый час подвластен своему собственному закону. Что казалось плохим когда-то, теперь, когда она это делает, становится хорошим. Ей нелегко давалось учение, но, выучив что-нибудь, она уже не забывала. К иным людям зрелость приходит с опозданием. Борьба даже во имя справедливого дела, сказал как-то Жак, тоже может сделать человека плохим. А за кого она сейчас борется? За Крюгера? Или за Тюверлена? Никогда она не расстанется с этим Тюверленом и с его до идиотизма добросовестной работой.

Не Тюверлен, другой рассказал ей однажды о семи ступенях людского счастья. Это было в парке, шел дождь, Мартин сидел на деревянном звере и объяснял ей. Для него на третьей ступени стоят женщины, для нее, значит, мужчины. На ступень выше — успех. Еще выше — друг, Каспар Прекль, и она. Значит, для нее — он? Нет, конечно же, не он, а Тюверлен. Выше всего стоит работа. И для Тюверлена работа всего выше, куда выше, чем для Мартина. У нее нет работы. Такой, для которой она была бы создана. Для нее — Тюверлен, а выше уже ничего.

Воспоминания — весьма противная штука. Что прошло, то прошло. Она не намерена бичевать себя ими. Она сделает для Мартина все, что в человеческих силах. Даже больше. Будет вести честную игру. Даже подумать о шести деревьях — и то страшно. А когда Мартин выйдет из тюрьмы, как он будет жить? Но какой смысл ломать над этим голову? Надо положиться на наитие — ведь в своей работе она тоже только так добывалась успеха. Хорошо было бы, если бы прошлого не было, если бы можно было все начать заново.

Тюверлен не понял бы ее угрызений. Его поступки представляются ему единственно возможными. До сих пор, когда что-нибудь было плохо, она ни в чем не раскаивалась, — неужели же станет раскаиваться теперь, когда все хорошо?

Так думала эта молодая баварка, стоя в самом сердце своей страны. Она сняла шляпу, ветерок приятно холодил ей лоб. Ее любовника посадили в тюрьму, она сошлась с другим, любит его, хочет иметь от него ребенка, не решается сказать ему об этом. Считает, что попала в сложное положение.

Внезапно она чувствует, что до смерти проголодалась. В двадцати минутах езды есть кабачок с уютной террасой — оттуда открывается чудесный вид. Вспомнив об этом кабачке, она садится в машину и едет туда.

В кабачке «У старой почты» сидят возчики, крестьяне. Они играют в тарок, их разговор неспешен и добродушно-шумлив. Иоганна заказывает наваристый суп из потрохов, жареную телятину, картофельный салат, большую кружку пива. Ест, пьет пиво.

6
Страну посещает доллар

Тогда в ходу были доллары двух видов — серебряные и бумажные. На серебряных была выгравирована голова Свободы. Над ней — латинская надпись: «Из многого — одно». На обороте — орел. Над ним — английская надпись: «Уповаем на господа». Внизу другая — «1 доллар». Иной раз надпись «Уповаем на господа» стояла под головой Свободы, а «Из многого — одно» — над орлом. Долларовые бумажки были продолговатые, с одной стороны зеленые, с другой черные. Их украшало изображение президента Вашингтона, или президента Линкольна, или Гранта. На иных красовался тот же орел или корабль, на котором стоял человек в старинной одежде, вокруг него теснились его сподвижники, и все они возводили глаза к небу: видимо, Колумб, только что открывший Америку. Этот доллар обладал наибольшей покупательной силой. Казалось, она не поколеблется до скончания веков.

У г-на Дениеля Вашингтона Поттера было много долларов. В Соединенных Штатах его прозвали «Денни Тридцатилетка», потому что он вел дела с дальним прицелом. В Европе ему дали прозвище «Калифорнийский Мамонт». Но повадки у него были не мамонта, а открытого общительного человека. Он любил поразвлечься, легко со всеми ладил, только от репортеров держался подальше. Дениель Вашингтон Поттер был любознателен, живо интересовался людьми и странами, круговоротом искусства и политики. Но больше всего — переменой отношения к земельной собственности, вызванной развитием промышленности.

Перемена эта объяснялась тем, что во многих местах нашей планеты владение пахотной землей уже не давало чувства уверенности. Земля по-прежнему рожала хлеб, но хлебопашец не был сыт и доволен. Для ее обработки требовалось все меньше людей — машины вытесняли и человека и коня. Если в окрестных деревнях хлеба не хватало или он стоил слишком дорого, город без труда закупал его в других краях, благо пути сообщения вели теперь как угодно далеко. Кругозор людей расширился, они все быстрее передвигались по земному шару, отчетливее видели промахи тех, кто жил вблизи, достижения тех, кто жил вдали, старались перенять все, что считали разумным в чужеземных обычаях и образе жизни. Началось новое переселение народов, менее хаотичное и кровавое, чем прежнее, пятнадцативековой давности, но более затяжное и грандиозное. Если некогда оседлый землепашец презрительно взирал на кочевника, шатуна, бродягу, теперь судьба планеты зависела от таких вот поворотливых, легко снимавшихся с места людей. Люди оседлые, крестьяне, утратили влияние: их труд обесценивался, роль и вес в жизни общества все уменьшались.

191