Были убиты и члены консервативной партии — ни много ни мало двадцать один человек. Через несколько дней после «освобождения» Мюнхена союз ремесленников-католиков устроил собрание по поводу постановки какой-то благочестивой пьесы. Некто — вполне возможно, любитель веселых шуток — донес, что это большевистское собрание. Капитан фон Альт-Зуттерхейм приказал немедленно арестовать собравшихся. Их привезли на Каролиненплац, красивую, тихую, благородной архитектуры площадь, где стоит тридцатидвухметровый обелиск в память тридцати тысяч баварцев, убитых во время похода Наполеона на Россию, — эту цену Бавария заплатила французскому императору за право называться королевством. Пятерых католиков расстреляли перед обелиском, остальных шестнадцать отвели в погреб. Там солдаты устроили такую бойню, что у одного даже погнулся штык. Все убитые были ограблены, у кого-то был начисто снесен затылок, кому-то растоптали нос. Солдаты отплясывали на трупах вошедший тогда в моду негритянский танец. Затем они подали начальству рапорт о расстреле двадцати одного большевика. Вот имена убитых: И. Лахенмайер, И. Штадтлер, Ф. Адлер, И. Баххубер, С. Баллат, А. Бузингер, И. Фишер, М. Фишер, Ф. Грамман, М. Грюнбауер, И. Гамбергер, И. Крапф, И. Ланг, Б. Пихлер, П. Прахтль, Л. Рут, К. Замбергер, Ф. Шёнбергер, А. Штадтлер, Ф. Штёгер, К. Виммер. Так как на этот раз жертвами «несчастного случая» были члены правящей католической партии, виновных в указанном «несчастном случае» приговорили к длительному тюремному заключению. Истинные же виновники, офицеры гвардейской дивизии, никакого наказания не понесли.
Гимн города Мюнхена остался неизменным и после всех этих происшествий: «Пока зеленый Изар стены города омывает, будет в наших домах царить благообразный уют».
Когда бывший министр Кленк позвонил по телефону г-ну фон Рейндлю и сказал, что ему нужно с ним побеседовать, тот с возмутительным благодушием ответил, что Кленк, надо думать, не сочтет неучтивостью, если их беседа произойдет в присутствии массажиста, — у него, Рейндля, совсем нет свободного времени. Кленк взбесился от такой наглости, тем не менее она ему чем-то импонировала.
— Что нам с вами церемониться, соседушка, — сказал он.
На следующее утро он пешком, благо путь был недалек, отправился к Рейндлю на Каролиненплац, хваля себя по дороге за то, что не дал тому сдачи за нахальство. «Истинные германцы» нуждались в деньгах. Деньги он из этой скотины выколотит, что и требуется доказать. Важен успех, остальное приложится. Но какой все-таки пакостный тип, этот Пятый евангелист! Кокетничает находчивостью, сыплет дешевыми остротами. И к тому же сибарит. В общем, весьма подозрительная личность, даром что морда у него сине-белая — как ни три, не слиняет. Но он, Кленк, ему еще покажет.
Да, Кленк снова жил в полном согласии с собою: неуверенность в правильности пути, появившаяся было в Берлине, теперь исчезла. Вернувшись в Мюнхен, он с места в карьер пустил в ход всю свою ловкость, все дипломатические таланты ради победы «истинных германцев». Это единственно правильное решение, только так он добьется, чего хочет. Пусть себе Кутцнер считается главой движения, да он и впрямь сокровище партии: не легкие, а мехи, глотка луженая, и в способностях организатора ему не откажешь. А военными делами пусть заправляют генерал Феземан и командир ландскнехтов Тони Ридлер — Кленк в это не вмешивается. В свое время он довольно насладился гласностью, теперь видимость власти его не прельщает, ему подавай настоящую власть. И власть у него в руках. Он указывает путь, подает идеи.
И на него смотрят, как на истинного вождя движения, — это сразу видно, стоит ему прийти в «Мужской клуб» и встретиться с бывшими своими врагами и коллегами. До чего же приятно наблюдать, как все они — Дитрам, Флаухер, Гартль — лебезят перед ним, с какой натянутой, трусливой улыбочкой обхаживают его. Дитрам уже сдержанно намекал — мол, теперь, к счастью, Кленк опять здоров и бодр, так нет ли надежды на сотрудничество достопочтенного коллеги, если окажется, что Мессершмидту пост министра юстиции не по плечу?
Дрянное создание человек. Думая о бывших коллегах по кабинету, Кленк удовлетворенно и лукаво улыбался. Что говорить, всего разумнее управлять, оставаясь в тени, не вылезая вперед. Так и поступают умные клерикалы, — эти всему знают цену. Но Отто Кленк тоже не дурак: плевать ему на видимость. А Рейндль пусть принимает его хоть в отхожем месте — Кленка от этого не убудет. Придет день, они еще расквитаются. Пока массажист разминал телеса Рейндля, тот доброжелательным тоном объяснял Кленку, что если учесть, какие деньги промышленники вкладывают в патриотическое движение, его можно было бы организовать куда лучше. Стоит лишь припомнить, как используют деньги своих промышленников итальянцы, и ореол г-на Кутцнера сразу начинает тускнеть.
— Сразу тускнеет, — повторил он, сладострастно кряхтя под сильными руками массажиста.
А все оттого, возразил Кленк, что хотя партия пользуется неслыханной популярностью в народе, но из влиятельных людей, которые симпатизируют движению «истинных германцев», лишь очень немногие набрались духу открыто заявить себя их сторонниками. Разумеется, достоин всяческой похвалы энтузиазм, с каким агитирует за патриотов мюнхенский ставленник Рейндля, главный редактор Зонтаг, но поразителен тот факт, что северогерманские газеты г-на Рейндля печатают сугубо черно-красно-куринодерьмовую писанину, и уж никак не патриотическую. Эпитет «черно-красно-куринодерьмовый» был в Баварии ходячей заменой «черно-красно-золотого», то есть цветов общегерманского государственного флага. Г-н фон Рейндль пожал плечами, а так как он лежал на животе, получилось очень выразительно. Разумный человек применяется к климату, сказал он. Что в Мюнхене дает ростки, то в Берлине может и не привиться. Надо долго принюхиваться, пока решишь, что лучше подходит к местности — азотная фабрика или климатологический курорт.