Успех - Страница 203

К оглавлению

203

11
Северный строй души

Эрих Борнхаак с неутомимой энергией работал в секретариате штаба «истинных германцев». Внешнеполитическое положение страны день от дня становилось все напряженней, законные власти все бессильней, «истинные германцы» все влиятельней. Еще не успеют зацвести деревья, провозглашал Кутцнер, а он уже возьмет власть в свои руки. Но до этого надо было многое сделать. Ни Кленк, ни Кутцнер не снисходили до мелочей; будничная работа целиком лежала на Эрихе.

В штаб приходили самые разнообразные люди. Например, приходил Рохус Дайзенбергер, предъявлял счета к оплате. Он ничуть не изменился — та же борода с проседью, те же длинные, расчесанные на пробор волосы, тот же солидный черный сюртук. В грандиозном спектакле, затеянном «истинными германцами», он вдохновенно играл роль апостола. И результаты были отличные. Особенно в деревнях. Крестьяне ни в чем не нуждались, выплачивали недоимки обесцененными деньгами, жили припеваючи, лучше, чем когда бы то ни было. А долговязый человек с лукавыми глазками убеждал их, что «истинные германцы» уничтожат еврейских капиталистов-грабителей и навеки упрочат нынешнее изобилие. Его речи были хитроумны и патетичны. Они производили такое впечатление, что после его проповедей народ валом валил в партию. Но святой агитатор стоил немалых денег. Объездив окрестные деревни, он предъявлял внушительные счета, а машины, которые он давал напрокат или продавал партии, стоили дороже, чем в любом другом автомобильном парке. Эрих Борнхаак ограничивался тем, что ради проформы вычеркивал из его счетов одну-две статьи расходов. Денег в партийной кассе было хоть отбавляй. Германские промышленники, да и некоторые заграничные организации жертвовали щедрой рукой. Эрих не возражал против того, чтобы святой пройдоха пожил в свое удовольствие.

Заходил и профессор Бальтазар фон Остернахер. Ему импонировала бутафория патриотического движения: знамена, мундиры, воинственный блеск, экзотическая эмблема плодородия, ораторские жесты Кутцнера, его голос. Он писал портрет фюрера в стиле художников Возрождения, который должен был украсить зал собраний «Союза Эдды».

Часто захаживал в секретариат и г-н Пфаундлер. Сперва он относился к «истинным германцам» с недоверием, но живо перестроился, когда они стали устраивать торжественные процессии. «Патриотизм немыслим без увеселений, увеселения немыслимы без патриотизма», — был его нынешний лозунг. Он мечтал о грандиозном освящении знамен, о том, что возьмет на себя праздничное оформление улиц, торжественных шествий.

Покончив с делами в штабе, Эрих поехал к Кутцнеру. Как только он остался один, веселость слиняла с него, словно дрянная краска. Он сидел в машине глубоко угнетенный. Будь оно все проклято! Дела его друга Дельмайера шли из рук вон плохо. История с отравлением собак снова всплыла на поверхность, никак не удавалось предать ее забвению. Чертов Мессершмидт с его непробиваемой честностью! Вперился в это дело своими бычьими глазищами, и ничем его не отвлечешь. Опять засадил фон Дельмайера за решетку, держит его там и не выпускает. Эрих потому и работал в штабе партии с таким рвением, что надеялся — Кутцнер и Феземан вызволят его друга из тюрьмы. Он уже кое-чего добился, дело фон Дельмайера постепенно перерастает в вопрос престижа, в единоборство «истинных германцев» с их последним противником в правительстве.

В приемной Кутцнера сидела его секретарша — Инсарова. Хрупкая русская танцовщица не послушалась многоопытного доктора Бернайса, не уехала в английский санаторий, не проявила героизма, не улеглась в целительную гипсовую постель. Вместо этого, дождавшись конца собрания, где выступал Кутцнер, она подошла к нему и стала так безудержно превозносить, что польщенный фюрер, в ответ на просьбу Инсаровой дать ей работу в аппарате партии, взял ее к себе в качестве личной секретарши. С тех пор она сидела у него в приемной, становилась все тоньше, прозрачней, болезненней на вид, плела мелкие интриги, была довольна жизнью.

Эрих потребовал, чтобы она сию секунду устроила ему свидание с фюрером и чтобы никакие помехи — посетители, телефонные звонки, телеграммы — не прерывали его беседы с этим вечно взвинченным, занятым одновременно десятью делами человеком. Он собирался повести решительную атаку на Кутцнера и добиться обещания, что тот в ближайший же понедельник поставит на собрании вопрос об освобождении Дельмайера, как о чем-то личном, глубоко затрагивающем его, фюрера «истинных германцев».

Сперва Инсарова отказалась пропустить Эриха к Кутцнеру. Конечно, молодой человек ей нравился, она кокетничала с ним и охотно оказала бы ему услугу. Но фюрер был так занят, некто влиятельный дал знать, что вот-вот прибудет на прием, кроме того, с минуты на минуту должны позвонить из Берлина для важного делового разговора. Она твердила свое, он настаивал. В конце концов Инсарова сдалась.

Эрих знал, как обходиться с Кутцнером, умел заговаривать ему зубы, ловко добивался всего, чего хотел. Он так искусно подбрасывал фюреру всевозможные идеи, что тот считал их собственным изобретением. Правительство только потому арестовало фон Дельмайера, твердил он Кутцнеру, что хотело лишить «патриотов» одного из самых неколебимых членов. Состряпать дело против этого достойнейшего человека можно было лишь с помощью гнусно формального римского права, навязанного немецкому народу попами и евреями. Да ведь невинность фон Дельмайера написана у него на лице — с этим согласится любой непредубежденный человек. Единственное его преступление состоит в приверженности идеалу «патриотов». Отравитель собак! Он, фон Дельмайер! Такого бесстыдства это поповское правительство еще ни разу себе не позволяло. Освобождение фон Дельмайера — дело чести партии. Эрих видел, что его слова действуют на фюрера. Пустое, похожее на маску лицо начало одушевляться, мышцы пришли в движение, словно он уже произносил речь. Эрих ушел, унося с собой твердое обещание фюрера в ближайший же понедельник произнести речь о деле фон Дельмайера и уверенность, что из его, Эриха, доводов тот приготовит весьма пикантное блюдо.

203