Успех - Страница 215

215

По какому-то поводу Тюверлен спросил г-на Поттера, чем объяснить неприязнь к немцам за границей. Тот ответил, что лично он весьма расположен к немцам. Если же говорить о делах, то немцы ему доверия не внушают. Тюверлен поинтересовался — почему? Американец замялся, сказал, что обобщения — вещь весьма рискованная. Тюверлен стал настаивать, и тогда г-н Поттер, не скупясь на оговорки, стал объяснять, в чем разница между его английскими, французскими и немецкими деловыми знакомыми. От англичанина достаточно получить устное заверение; у француза необходимо добиться подписи — это очень и очень нелегко, зато, получив ее, можно спать спокойно; большинство его немецких деловых друзей с необычайной легкостью подписываются под чем угодно, но если дело почему-либо принимает дурной оборот, они начинают вкривь и вкось толковать подписанный документ и в совершенно ясных формулировках находят какие-то метафизические сложности. Каспар Прекль еще больше насупился, и Поттер снова подчеркнул, что не собирается делать обобщений.

Тюверлен усмехнулся про себя — забавно, что немец-интернационалист Каспар Прекль так злится, когда кто-то высказывает сомнение в честности немцев-дельцов. Вслух он сказал, что нелюбовь многих немцев к выполнению обязательств, собственноручно ими подписанных, вытекает, видимо, из их чрезмерной воинственности. Воинственный дух не уживается с уважением к чужому праву и логике. Достаточно вспомнить прославленную немецкую средневековую поэму «Гильдебранд и Гадубранд». Отец встречает сына, утаивает от него их родство, потом они схватываются, подстрекаемые одной только любовью к дракам, и убивают друг друга. Многие современные немцы — кое-кто из студентов, например, — все еще ставят себе за образец Гильдебранда и Гадубранда и из чистой воинственности наносят друг другу колотые и рваные раны. Люди с таким мироощущением будут из себя выходить при мысли, что какая-то бумажонка может оказаться сильнее пушек. Стоит возникнуть спору — и они требуют, чтобы его решили войной, и так до тех пор, пока не одержат победы. Людей этой породы везде много, но сейчас они становятся все менее влиятельны в Германии. Г-н Поттер не должен переоценивать значения их воплей.

Но тут Каспар Прекль уже не мог сдержаться. Случалось, он и не так честил своих земляков, но слушать, как их поносят этот швейцарец и этот американский денежный пузырь, было свыше его сил. Он сердито заявил, что утверждение г-на Поттера, будто немцы неэтичный народ, так же справедливо, как утверждение, что белое черно. Они чересчур этичны, до идиотизма этичны. Потому-то, взывая к этике, угнетатели подчиняют себе угнетенных, потому, прикрываясь этикой, держат их в узде. Ни один народ на земле так не терзал себя всякими этическими тонкостями, как немецкий. Где другие идут прямой дорогой, там немцы из-за этой своей этики идут в обход. Не успели начать революцию, и уже стоп машина: им, изволите ли видеть, надо сперва выяснить, достаточно ли это честная игра.

Все это г-н Прекль выложил в очень резкой форме. Г-н Тюверлен и г-н Поттер переглянулись. Не засмеялись, нет, для этого они были слишком цивилизованны. Он ни в коем случае не хотел бы задеть г-на Прекля и его родину, с обманчиво-мягким благодушием возразил г-н Тюверлен, но при всем желании не может назвать этичным, ну, скажем, тот маневр, свидетелями которого они все являются, тот способ, которым государство и промышленность с помощью инфляции перекачивают деньги из карманов обывателей в свои собственные кассы. Г-н Тюверлен и сам не считал свой довод слишком убедительным; еще не договорив, он уже понял, что Каспар Прекль с полным правом может сказать ему, что маневр этот совершен не целым народом, а немногочисленной правящей верхушкой. Но случилось неожиданное: тот самый инженер Каспар Прекль, который обычно бичевал наглое вероломство капиталистов так метко и ядовито, на этот раз ответил, словно бы защищая это вероломство, что считает бессмысленным рассуждать о том, честной ли игрой занимались глетчеры, когда после ледникового периода вдруг взяли и растаяли. Его собеседники так удивились, что некоторое время молчали.

— Инфляция — нечестная игра, — после паузы негромко и раздумчиво заметил Мамонт. — Но очень выгодная. Будь я на месте вашего министра финансов, я тоже играл бы в нее.

Тут все трое невольно рассмеялись. Инженер Прекль втайне готов был сквозь землю провалиться от стыда и клялся себе, что обязательно напишет балладу о честной игре.

Почти сразу после обеда Каспар Прекль уехал. Его никто не удерживал. Он был неразговорчив, с любой точки зрения узок, занимал мало места, в отличие от Тюверлена и американца; но когда этот фанатик ушел, в большой комнате стало почему-то пустынно. Разговор сразу увял.

— Каспар Прекль очень утомителен, — помолчав, сказал Тюверлен.

— Мне жаль таких людей, — тоже помолчав, лениво произнес американец.

Потом они гуляли по берегу прозрачного озера, озаренного лучами зимнего послеполуденного солнца. Денни Тридцатилетка перевел разговор на обозрение. Тюверлен стал рассказывать про свой первоначальный замысел, американец тотчас уловил его мысль, понял ее, подхватил. Сказал, что, на его взгляд, патриотическое движение, весь этот воинственный дух — как бы последние судороги первобытного человека. Ему давно уже видится картина, которую можно бы использовать то ли в пьесе, то ли в фильме: последние люди на исходе каменного века разбивают свои орудия и берутся за бронзовые. Тюверлен согласился, что идея неплоха, но заметил, улыбаясь, что ее трудно было бы обыграть в обозрении «Касперль и классовая борьба». Г-н Поттер, не выпуская изо рта трубки, не поворачиваясь к Тюверлену, предложил написать новое обозрение в духе Аристофана для постановки в Нью-Йорке. Он с радостью поможет пристроить его. Тюверлен лучше разбирается в книгах, а он, возможно, лучше разбирается в людях. Он с радостью займется этим делом, словно мимоходом повторил Поттер.

215