Успех - Страница 228

228

Теперь он уже открыто отдал в распоряжение «истинных германцев» всю свою неукротимую энергию. Пассивное сопротивление — дерьмовый лозунг правительства, оторванного от жизни и зашедшего в тупик. Оно насквозь трухляво, это берлинское правительство, и скоро рассыплется. Кленк уже и сам верил, что Мюнхен принесет Германии обновление. Бывший министр юстиции ожил, силы его утроились. При этом способности анализировать ход событий он не потерял. «Еще не успеют зацвести деревья» — эта поэтическая фраза хороша для бурлящей народной души. А на деле идти в наступление следует лишь тогда, когда экономическая и политическая ситуации сложатся настолько благоприятно, что на пятьдесят один процент гарантируют успех. Задача Кленка — уловить такой момент.

Кленк расцвел. От этого гиганта-баварца исходило теперь такое могучее обаяние, что оно действовало и на врагов. Даже с женой, с этой тощей, ссохшейся козой, он стал грубовато нежен. Стараясь подчинить фюрера своей воле и считая, что тут любое средство не лишнее, мимоходом снова сошелся с Инсаровой. На этот раз никакие почки не заставят его свернуть с дороги. Вызвал в Мюнхен и своего сына Симона, паренька, пристроил его в штаб «истинных германцев». Симон Штаудахер восторженно взирал на папашу. На новой службе он часто сталкивался с двумя молодыми людьми — Эрихом Борнхааком и Людвигом Ратценбергером. Они подружились, всюду бывали вместе.

Потом случилась история с товарищем Зёльхмайером, и Симон Штаудахер сразу стал одним из популярнейших вождей молодежной организации «патриотов». Однажды вечером в купальне Гайдхаузена Симон Штаудахер увидел молодого человека, на левой руке которого была вытатуирована индийская эмблема плодородия, присвоенная «патриотам», а на правой — серп и молот, эмблема коммунистов. Среди «патриотов» насчитывалось немало бывших коммунистов. Очевидно, этот парень слишком понадеялся на неизменность своих взглядов, а поскольку взгляды легче сменить, нежели кожу, он и стал таким «крапчатым». Симон сказал ему по этому поводу несколько крепких словечек. Но тут оказалось, что парень переметнулся не слева направо, а справа налево. Этого Симон не мог стерпеть, оставить безнаказанным. Он схватил парня в охапку, но тот продолжал орать свое, и тогда Симон стал окунать его в воду. Когда Симон Штаудахер брался за что-нибудь, он делал это добросовестно. Товарищ Зёльхмайер состоял в коммунистическом спортивном обществе пловцов-любителей «Красные морские черти», тем не менее знакомство с Симоном Штаудахером кончилось для него плохо. Его отвезли в больницу на левом берегу Изара, где он однажды уже лежал, опять-таки расплачиваясь за свои убеждения: Людвиг Ратценбергер откусил ему мочку уха. Когда выяснилось, что товарищ Штаудахер и товарищ Ратценбергер изукрасили одного и того же типа, «патриоты» чуть животы себе не надорвали от смеха, — такой это был веселый случай в невеселые времена. Даже сам фюрер — немецкий склад души тем и отличается, что в самые трудные часы ему не чужд юмор, — даже он, произнося в ближайший понедельник речь в «Капуцинербрёй», не упустил случая обыграть историю с принудительным купанием. Громовым голосом он пообещал, что такая участь ждет всех предателей и подлых перебежчиков. Власти удовлетворенно потирали руки. Когда адвокат Лёвенмауль подал в суд на Штаудахера, прокурорский надзор вынес постановление, что поскольку типографский подмастерье Зёльхмайер однажды уже был замешан в кровопролитной драке, значит, виновной стороной является он, и против больного парня тут же было возбуждено дело.

Кленк покатывался со смеху, слушая рассказы о подвигах своего сынка, этого пострела. С таким сорванцом можно перевернуть весь мир — и он позвал его к себе домой. И вот Симон появился в комнате, обставленной тяжелой дорогой мебелью и увешанной оленьими рогами. Здоровый, живой, непринужденный, он был очень похож на отца. Жена Кленка не хотела выходить к нему, но выйти пришлось: г-н бывший министр не очень-то с ней церемонился. Сияя от гордости, он представил г-же Кленк своего удачного сыночка. Ссохшаяся женщина сидела меж двух гигантов, и до конца вечера с ее лица так и не сошло выражение испуга.

Где бы Кленк ни появлялся, вокруг него сразу возникала атмосфера добродушного веселья. Он жалел Эриха Борнхаака — у того постоянно был угнетенный вид. Речи Кутцнера по поводу дела Дельмайера были полны пафоса, но они сотрясали воздух, не трогая упрямца Мессершмидта. Тот стоял на своем. «Патриоты» отправили к нему делегацию, но он ее даже не принял. Тем не менее Эрих твердо знал — освободить его друга может один только Кутцнер. Но как заставить фюрера довести это дело до конца? Вначале тот всегда развивал бешеную энергию, но, получив отпор, тщеславный человек обычно умывал руки. Если Эрих не сможет выдвинуть какого-нибудь сокрушительного довода, фюрер, несмотря на всю свою великолепную декламацию, не станет еще раз связываться с таким несговорчивым противником, как Мессершмидт. Каким способом подвигнуть фюрера на то, что ему, Эриху, необходимо? — спросил он у Кленка.

Кленк задумался. Потом сказал, что впечатление на фюрера производит не заслуга, а слава. Эриху нужно прославиться среди «патриотов».

— Чем прославиться? — спросил Эрих.

— Каким-нибудь из ряда вон выходящим поступком, — ответил Кленк. И так как Эрих, видимо, не очень понимал, что Кленк хочет сказать, тот пояснил свою мысль: Эрих должен совершить поступок пусть бесполезный, пусть безрассудный, но обязательно из ряда вон выходящий. Пусть дурацкий, но все равно из ряда вон выходящий. И еще важно, чтобы этот поступок устрашал. Отважный, опасный, исполненный северного величия и героизма поступок: устрашающий и из ряда вон выходящий.

228