Успех - Страница 240

240

Хотя фюрер сделал под занавес такой шикарный жест, все-таки рыдания старухи расстроили ему нервы. А разве у других фюреров нервы были крепче? Наполеон, например, — а может, это был Цезарь? — не выносил петушиного кукареканья. Так или иначе, предостережения старухи, ее галлюцинации запечатлелись в его душе. Руперту Кутцнеру необходимо было чувствовать всеобщее одушевление и уверенность; если у его приверженцев появлялась хоть тень сомнения, он сразу сникал.

И теперь, когда Кленк требовал назначить определенный день, фюрер хотел только одного — отодвинуть его на возможно дальний срок. Он принялся разглагольствовать о том, что внутренний враг с каждым днем все больше загнивает — через неделю-другую малый ребенок шутя его сдунет. Он истратил на Кленка столько красноречия, словно выступал в битком набитом зале. Но Кленку это было ни к чему. Что враг разложился и довольно одной победы, чтобы его доконать, это Кленк и сам знал. Ему нужен был точно разработанный план действий, данные о том, какой корпус и к какому часу должен занять такое-то здание, кого следует арестовать, а кого пустить в расход, кто должен войти в состав директории обновленного государства. Кутцнер увильнул от ответа. Кленк стал еще больше нажимать. Кленк изверг каскад слов, Кутцнер — целый водопад. В комнате не хватало места для их голосов — басового гудения Кленка и слегка гундосой трескотни Кутцнера — и энергичной жестикуляции. Кленк не отставал от Кутцнера, требовал подробных инструкций, и тогда тот с важным и таинственным видом указал на ящик письменного стола. По его словам, в этом ящике лежал разработанный до мельчайших деталей план организации новой Германии. Придет время — и фюрер воплотит его в жизнь. Кленк не поверил ему, но сказать вслух об этом не решился, так великолепен был жест Кутцнера. Он добился только одного: обещания, что ко дню освящения знамен все будет приведено в такой порядок, будто выступление действительно должно состояться.

Кленк развил бурную деятельность. Он рассчитывал, что если все привести в боевую готовность, то даже у дерьмового Кутцнера можно будет вырвать приказ о выступлении. Те вооруженные отряды, которые были не слишком необходимы в сельских местностях, стягивались ко дню освящения знамен в Мюнхен. Командование рейхсвера, благосклонное к «истинным германцам», обнадежило их обещанием дать помещение под вооруженные отряды и снабдить артиллерией. Тыловые части должны были разместиться в городке Розенхейме. Вечером в канун дня освящения знамен было назначено четырнадцать грандиозных митингов. Стены пестрели огромными кроваво-красными плакатами. Пфаундлер и Друкзейс из кожи вон лезли, чтобы достойно оформить день освобождения.

В красивом желтом дворце в стиле бидермейер, навострив уши и подобравшись, сидел доктор Франц Флаухер, новый премьер-министр. В свое время он первый из всего кабинета министров выступил на стороне «истинных германцев». Ему с самого начала было ясно: для дела «патриоты» полезны. Они отбивали людей у красных, держали в постоянном страхе Берлин, их Кутцнер был первостатейным барабанщиком. Но не менее ясно было Флаухеру и то, что Кутцнер стал забывать свое место, слишком пыжился, наливался спесью. Флаухера это не тревожило. У него вообще не было страха перед «истинными германцами». Чем они становились самонадеяннее, тем увереннее он себя чувствовал. Он представил себе Кутцнера, его густо напомаженную, задранную голову. «Господь ожесточил сердце фараоново и был облаком и мраком для глаз его», — подумал он.

И когда Кутцнер громогласно назначил день съезда партии и освящения знамен, когда кроваво-красные плакаты возвестили о четырнадцати митингах, когда в Мюнхен хлынул поток приезжих со всей Баварии и даже из Северной Германии, Флаухер почувствовал, что его день настал. Побаловались, и хватит, господин хороший. Поболтали о деревьях и цветочках, и ладно. Деревья, конечно, зацветут, но все будет чуть-чуть иначе, нежели задумали ваши спесивые мозги. Министр Флаухер принял вызов «истинных германцев» и объявил им войну: наложил запрет на митинги под открытым небом.

Ход был рискованный. «Истинные германцы» публично заявили, что освящение знамен все равно состоится, плевать они хотят на запрет. Казалось, кровопролитие и гражданская война неизбежны.

Но выяснилось, что господь бог на стороне Флаухера. Господь бог склонил к нему свой лик и дал ему в руки неотразимый козырь. Козырь этот, в виде весьма содержательной телеграммы из Сан-Франциско, лежал сейчас на письменном столе Флаухера. Там сообщалось, что переговоры г-на фон Грюбера с неким представителем Калифорнийского сельскохозяйственного банка увенчались успехом. Этот американский банк предоставлял г-ну фон Грюберу крупный заем на строительство электростанций, в котором было весьма заинтересовано баварское государство. В те тяжелые для германской экономики времена такой заем был блистательным успехом баварской политики. Имея в запасе подобный козырь, можно было не стесняться.

Флаухер созвал всех министров на заседание. Он и не думал сообщать им о договоре с американцами. О нем знал только министр финансов. Министры говорили, а Флаухер сидел с загадочным лицом. Почти все старались уклониться от какого бы то ни было решения. Потом взял слово министр Себастьян Кастнер. Он сказал, что в такое смутное время необходимо, чтобы власть была сосредоточена в одних руках. Отвечать за все должен один человек, испытанный и сильный, — тут Кастнер посмотрел на Флаухера собачьими глазами.

240