Успех - Страница 254

К оглавлению

254

Явная бессмыслица дела Крюгера выводила Тюверлена из себя. Его стараниями заключенный Крюгер чуть было не вышел на волю. Преодолей Жак это свое ни на чем не основанное чувство превосходства, расскажи вовремя обо всем Иоганне — и этот человек наверняка увидел бы свободное небо. Желание понять смысл происшедшего, этого «чуть было» и конечного «нет», мучило Тюверлена, как мучает желание отыскать единственное неразгаданное слово в решенном кроссворде. Что убило Крюгера? Автопортрет Анны Элизабет Гайдер? Политика? Социологические закономерности? Двадцать три столетия назад на эту тему написали бы трагедию рока. Доказывать, что заключенный Крюгер пал жертвой экономических закономерностей, значило бы написать ту же трагедию рока, но в банальном варианте.

Так плыл через океан писатель Жак Тюверлен, нагруженный немалой славой и многими новыми знаниями, но глубоко растревоженный некоторыми проблемами, связанными с неприятным окончанием дела Крюгера. Он плыл семь дней и семь ночей, высадился на берег в городе Гамбурге, потом ехал по равнине и по горам, переправлялся через реки, в том число через реку Рейн и реку Дунай, добрался до старинной страны Баварии и предстал перед Иоганной Крайн. И, увидев ее, сразу понял, что его раздумья имели не только академический интерес. Смерть Крюгера еще не означала конца дела Крюгера. Смерть Крюгера весьма непосредственно касалась его, Тюверлена.

Иоганна стояла перед ним в своей просторной комнате на Штейнсдорфштрассе. Прошло немного месяцев с тех пор, как она в последний раз смотрела на это все в острых углах и мелких морщинках лицо с крупными крепкими зубами и выступающей верхней челюстью, но ей казалось, что прошло много месяцев, и она бесконечно любила этого человека. Он держал ее за руки сильными веснушчатыми руками и скрипучим голосом говорил что-то веселое. С удовольствием отметил, что она снова отрастила волосы. Значит, решила опять закалывать их узлом? Да, ей это очень к лицу, просто замечательно. Они оживленно болтали о тысяче пустяков, — казалось, за время их разлуки ничего и не произошло, кроме пустяков. Но за это время он чуть было не освободил Мартина Крюгера, а Мартин Крюгер взял да умер. И Иоганна знала, что при всей бесконечной любви к этому человеку, при том, что поставленная ею между ними преграда была нелепой и сумасбродной выдумкой, все равно она уже никогда не смажет быть с ним близкой.

Полвека назад немецкий философ Ницше учил, что истинным мерилом чистоплотности или нечистоплотности народа может быть только психология. У немцев психологическая неопрятность превратилась в своего рода инстинкт. Жак Тюверлен твердо усвоил это положение. Конечно, ничего приятного в утверждении философа не было, но человек, наделенный разумом, обязан смотреть правде в глаза и делать подобающие выводы.

Жак Тюверлен понял, что происходит с Иоганной.

— Жаль, что ты ничего не рассказал мне перед отъездом, — сказала она.

Она была права. Он допустил ошибку. Должен был все ей рассказать, лучше видеть, лучше понимать, чего она ждет от него. Он допустил ошибку. Не смел не знать, что эти долгие месяцы и постоянная тревога истерзают ее, что его тщеславное молчание может обернуться бедой для Крюгера. Он допустил ошибку. Когда она сказала — жаль, что он промолчал перед отъездом, — Тюверлен даже не попытался объяснить, почему так получилось. Просто подтвердил:

— Да, жаль.

Он видел, что этой женщине безмерно тяжело, что никакие здравые слова, никакие доводы рассудка не облегчат ей этой тяжести. Она стояла перед ним, ничему не внемлющая, как ее родина, упрямая, бесконечно любимая.

Между ними выросла глухая, бессмысленная преграда. Она сама воздвигла ее, выдумала без смысла и разума. Но ему от этого не было легче. Поступок может быть нелогичен, но значит ли это, что он плох? И не всегда он хорош только потому, что логичен. Он, Тюверлен, всегда исходил из себя, из своего миропонимания. Это ошибка. Между ними стояла преграда. Виноват он один. Тюверлен пенял только на себя.

4
Opus ultimum

Иоганна получила из управления одельсбергской исправительной тюрьмы рукописи Мартина Крюгера. Там были связанные в пачки листы, тетрадки с правлеными и переправленными страницами, заметки, наброски, стенографические записи, которые трудно было расшифровать. Иоганна попросила Жака Тюверлена вместе с каким-нибудь специалистом подготовить к печати литературное наследие Крюгера. Тюверлен решил, что лучше всего будет привлечь к этому делу не специалиста, а Каспара Прекля.

Они теперь просиживали вместе долгие часы, как во времена, когда Тюверлен писал обозрение. И спорили еще яростнее. Писателя Тюверлена не интересовал человек, написавший все это, его интересовало написанное. Покойному Крюгеру повезло — все, что он способен был создать, он создал. Спокойная, мягко светящаяся статья о картине «Иосиф и его братья» великолепно дополняла неистовое, мятежное исследование, посвященное Гойе. Иным людям, с ярким, но неуравновешенным дарованием, удается создать только наброски, на законченное творение их не хватает. Поэтому человек меньшего дарования порою создает вещь более значительную, чем талантливый неудачник. Мартин Крюгер был из породы таких вот счастливцев, которые при некрупном таланте наделены умением все отпущенные им капли вина собирать в единый сосуд. Этим взглядом на Крюгера и руководствовался Тюверлен, стараясь отшлифовать, придать законченность его литературному наследию.

254