Берлинское правительство принуждено было отказаться от пассивного сопротивления оккупации Рурской области. В стране было объявлено чрезвычайное положение. Промышленные магнаты до тех пор давили на берлинский кабинет, пока он не отдал приказа о военных действиях против конституционно законных рабочих правительств Саксонии и Тюрингии. Имперские войска вступили в Дрезден и Веймар, социалистические правительства были объявлены незаконными, министров прогнали штыками с их постов. Иные из крупных промышленников и военных выступили в роли диктаторов. Германия была во власти неразберихи, произвола, смятения, нищеты. Курс доллара выражался уже в таких цифрах, которые для немецкого обывателя были пустым звуком. Фунт хлеба стоил миллиарды.
Мюнхенские «истинные германцы» торжествовали. Не они ли предсказывали, что методы берлинского правительства обрекают страну на хаос? Кутцнер снова воспрял духом, забыв и думать о весеннем провале. Чутье не обмануло его, недаром он прирожденный фюрер: только сейчас приходит время наступать на Берлин. Время первого снегопада, а не цветения деревьев.
Из своего дворца на Променадеплац Франц Флаухер внимательно следил за событиями. Этот Кутцнер как будто опять начинает зарываться? Неужто он так и не понял, кто здесь маршал, а кто барабанщик? Что ж, надо признаться, американский заем оказался не таким верным средством, как рассчитывал государственный комиссар, но все же его подспудное влияние ощущалось до сих пор. С помощью этого займа Флаухер стал диктатором, а став диктатором, еще больше укрепил свое положение.
Он с большим пылом вел открытую борьбу с Берлином, но еще с большим пылом — тайную борьбу со своим мятежным барабанщиком. Итак, «истинные германцы» собираются использовать слабость имперского правительства в собственных целях? Ну нет, не вздумайте тягаться с Флаухером, у него это лучше получается. И верно — он с чисто крестьянской хитростью присвоил эффектнейшие пункты программы «истинных германцев». Перебежал им дорогу. Пока они лили потоки красноречия насчет предстоящего похода на Берлин, он действовал. Чрезвычайное положение, объявленное берлинским правительством, он отменил, зато ввел свое собственное, баварское чрезвычайное положение. Управлял и лез напролом. Задержал золотые запасы, которые Государственный банк решил перевезти из Нюрнберга в другие казначейства. Понизил цены на пиво. Невзирая на возражения имперского министра, выселил из Мюнхена многих евреев, издавна там проживавших. Имперское правительство не решилось вмешаться: у него хватало хлопот с обнищавшими тюрингскими и саксонскими рабочими. А за Баварию горой стояли могущественные силы объединившейся реакции. Видя бездеятельность Берлина, Флаухер в конце концов так осмелел, что вообще перестал считать распоряжения имперского правительства обязательными для Баварии. В ответ на гнусные нападки газеты мюнхенских «патриотов», «Фатерлендишер Анцейгер», общегерманское военное министерство запретило эту газету и потребовало от командующего мюнхенским военным округом, чтобы он проследил за исполнением приказа. По распоряжению Флаухера баварский генерал просто выбросил приказ берлинского начальства в мусорную корзину. Берлин отрешил генерала от должности. Не был исполнен и этот приказ.
Уверенный в бессилии Берлина, Флаухер нанес решительный и сокрушающий удар: генерала, снятого Берлином с поста, назначил главнокомандующим баварскими военными силами и приказал привести войска к присяге ему, Флаухеру. Объявил всему свету по радио, что имперское правительство, порабощенное марксистами, поставило себе целью уничтожение политической независимости союзного Баварского государства и что уже много лет оно подавляет его национальную свободу. Бавария, оплот истерзанной Германии, больше не желает мириться с таким положением и вступает в борьбу, навязанную ей Берлином. На следующий день он по всей форме принял присягу войск, находившихся на баварской территории. Присягу баварскому правительству, как верному стражу всей Германии.
В его массивной квадратной голове звучали ликующие слова: «Те Deum laudamus!». Кутцнер во имя национальной идеи болтал языком, а Флаухер во имя той же идеи создал армию. Так кто же из них маршал, а кто барабанщик?
Кутцнер бесновался. Мало того, что этот Флаухер, пес поганый, уворовал его лозунги, он еще собирается утащить у него из-под носа венец всего замысла — националистический путч. Ну погоди, друг любезный. Так просто Кутцнер Руперт не сдастся. Мы еще посмотрим, кто первый откроет военные действия. Кутцнер устроил совещание со своими военачальниками. Тянуть незачем, они, можно сказать, в полной боевой готовности. Снова был назначен день «освобождения», на этот раз уже не в качестве генеральной репетиции. Девятого ноября пять лет назад красные псы подорвали старую империю, девятого ноября этого года она восстанет из пепла.
Из своего желтого дворца на Променадеплац Флаухер внимательно следил за событиями и посмеивался. Пусть Кутцнер спокойненько готовится, пусть дожидается, что армия перейдет на его сторону. Долго ему придется ждать у моря погоды: он, Флаухер, позаботился об этом. Когда наступит решительный час, не армия перейдет на сторону Кутцнера, а с таким трудом сколоченные кутцнеровские отряды перейдут на сторону Флаухера. Посмеиваясь, уверенный в победе, следил государственный комиссар, как «истинные германцы» снаряжаются для похода на Берлин. Ядром национального обновления по-прежнему была армия, а ею распоряжался он. И она была сильнее, чем казалось: не зря с ней заигрывают шесть дивизий рейхсвера. Если дело дойдет до прямого столкновения, пусть господа берлинцы не очень-то рассчитывают на свои войска. Уже сейчас главнокомандующий рейхсвером отдал тайный приказ, в котором панически заклинал своих командиров немедленно удалять всех офицеров, причастных к политике. Флаухер совсем расплылся в улыбке. Этот октябрь был благосклонен к нему, наградил его и улыбками, и уверенностью в победе.