Успех - Страница 260

260

Небрежным жестом Руперт Кутцнер отстранил потрясенного, негодующего Флаухера. Громоподобным голосом возвестил затаившему дыхание залу:

— Национальная революция началась. Помещение окружено шестью сотнями вооруженных патриотов. На подходе перешедшие на нашу сторону имперские войска и отряды баварской полиции. Баварское и имперское правительства отрешены от власти. Формируется временное имперское правительство со мной во главе. Утренняя заря прольет свои лучи или на истинно национальное германское правительство, или на мой труп. — Он зычно крикнул: «Кружку!» — и выпил залпом.

Грохнули рукоплескания. У многих увлажнились глаза. Собравшиеся взирали на Руперта Кутцнера с теми же чувствами, с какими в любимейшей своей опере «Лоэнгрин» взирали на того, кто в последний миг выплывает на серебристом лебеде, неся избавление от всех невзгод.

Как только раздался выстрел, как только на трибуне появился человек с крохотными усиками, расчесанный на пробор и держащий в руке пистолет, как только этот человек обратился громоподобным голосом к собранию, Флаухер во мгновение ока понял, что сорвался и второй его план. Паршивый пес одурачил его клятвенными заверениями в лояльности, паршивый пес опередил его. Скорее всего он предложит теперь Флаухеру принять участие в походе, который сам и возглавит. Рассудку вопреки, это весьма заманчиво. Конечно, не пройдет и двух недель, как их авантюра провалится, конечно, она не выйдет за пределы Баварии, но какой соблазн — две недели выступать в роли народного героя, а потом пасть, как баварский лев, сражаясь с Берлином, стать героем легенды наподобие кохельского кузнеца, приобщиться к баварской Вальгалле. Его собственный план лопнул, жизнь испакощена, такой патетический финал был бы для него наилучшим. Но не для Баварии. Перспективы путча равны нолю целых, нолю десятых. Против «истинных германцев» северогерманский рейхсвер, против них промышленные магнаты, путч не выйдет за пределы Баварии, он не может не провалиться в самое короткое время. Если Флаухер присоединится к Кутцнеру, если этой же ночью не задушит путч в самом зародыше, тогда скорее всего повторится печальной памяти 1866 год и ненавистная Пруссия проглотит Южную Германию.

Все это Флаухер успел подумать, пока в руке у Кутцнера еще дымился пистолет. Не успел рассеяться дым, а от флаухеровского негодования не осталось и следа. Не было и страха перед пистолетом, равно как и перед молодчиками в спортивных куртках, со знаками свастики и ручными гранатами. Не прошло и минуты, никто не успел бы сосчитать до шестидесяти, а этот старик баварец уразумел больше, чем за всю свою прошлую жизнь. Он зазнался, его победа была дутая, его божественная миссия — выдуманная. В минуту горя, разочарования, краха, напряжения всех душевных сил четвертый сын нотариуса из Ландсхута стал поистине велик. Он отчетливо понял, что куда легче дойти до границы и там умереть, чем задушить этот путч и затем волей-неволей пойти по тернистой, бесславной и омерзительно грязной дороге. Но он зазнался, он не пресек этой истории, пока мог пресечь, он виновен. И его долг все исправить. Он принесет себя в жертву.

На все это — на отчетливое понимание и на твердое решение — несчастному Флаухеру была отпущена одна минута. Но крестьянская сметка подсказала ему одновременно с решением и тот единственный способ — раз уж он все равно приносит себя в жертву, — которым можно спасти от кровопролития город и страну. В первую очередь ему надо получить свободу передвижения. Для этого он сделает вид, будто подчиняется кретину-фюреру. А выбравшись отсюда, позвонит в Берхтесгаден и в архиепископский дворец, получит одобрение своим дальнейшим шагам. Потом вместе с командующим войсками пойдет в казармы, выступит по радио, разошлет телеграммы, прикажет бить отбой. Если ему это удастся, он до скончания века будет заклеймен не только как старый чурбан, но и как подлец. Люди, которые извлекут пользу из его жертвы, негласные правители страны, не то что не поблагодарят его, нет, они сразу от него отрекутся. Ни одна собака не придет к нему на помощь. С ним будет покончено. Но и с путчем тоже. Если Флаухеру удастся все задуманное, путч лопнет, не выходя из стен Мюнхена, не добравшись до границы, и таким образом будет предотвращено страшное кровопролитие и жестокое унижение Баварии.

Поэтому, следуя настойчивому приглашению Кутцнера, он с видом полного удовлетворения прошел в соседнюю комнату, где уже расхаживал военный руководитель путча, генерал Феземан. В эту комнату, вслед за Флаухером, ввели командующего баварской армией и начальника местной полиции. Кутцнер предложил им ответственные посты в правительстве, им возглавляемом; в частности, Флаухера он прочил на пост баварского наместника. Они обязаны дать согласие на эти посты. В этой штуке — тут Кутцнер потряс пистолетом — четыре пули, три предназначены им, если они откажутся сотрудничать с фюрером, четвертую он оставит для себя. Незаметно мигнув двум другим, Флаухер ответил заранее приготовленной фразой, по-крестьянски лукаво и вместе с тем уныло:

— Господин Кутцнер, сейчас совсем неважно, застрелите вы меня или нет. Я пекусь только о благе отчизны — и, значит, иду с вами.

И в его словах было больше правды, чем подозревал Кутцнер.

Кутцнер и Флаухер вернулись в зал и, встреченные овацией, взошли на трибуну для оглашения совместной декларации. Кутцнер заявил, что новое временное правительство намерено спасти немецкий народ и идти походом на твердыню порока — Берлин. Во главе правительства станет он сам, во главе армии — генерал Феземан. Доктор Флаухер будет наместником Баварии. Флаухер сказал, что принимает этот пост, хотя и с сокрушением, ибо в душе всегда считал себя слугой монархии. После этого они подали друг другу руки, — Кутцнер жесткой, с длинными ногтями, потной рукой сжал жесткую, с набрякшими венами, потную руку Флаухера, — и застыли в такой позе.

260