Успех - Страница 264

К оглавлению

264

— А ну, убирайтесь отсюда, сопляки! — крикнул он. Но те и не подумали уходить. Стояли и спорили, какой высоты мост и когда человек умирает — во время полета, разбившись о воздух, или уже упав и разбившись о воду. Они видели такое в кино, были хорошо осведомлены и теперь собирались проверить, так ли оно происходит в действительности.

Старик Лехнер по-прежнему сидел на перилах. Было дьявольски холодно, он совсем не чувствовал ног — так и поясницу застудить недолго. В общем, у него пропала охота прыгать. Но стыдно было перед мальчишками слезть с перил, так и не покончив с собой. Они, конечно, правы, он жалкий человечишка, ему только и остается, что прыгнуть в воду. Он старался разжечь себя, представляя всю глубину своего унижения. Мальчишки возмущались — что это он заставляет их так долго ждать? Но желание покончить с собой прошло у него не менее внезапно, чем возникло. И, значит, разжигать себя бесполезно: если у человека нет настроения, можно ли требовать, чтобы он взял и кинулся с моста в воду? Он мрачно поглядел на ребят водянисто-голубыми глазами, неловко слез с перил и закричал:

— Пащенки, поганцы, гнусняки! — и заковылял прочь.

— Трус, старая перечница, дрянь вонючая! — не остались в долгу мальчишки.

Он снова доплелся до скамейки, усталый до такой степени, что ему казалось, будто каждую свою косточку он несет отдельно. Сзади все еще вопили мальчишки:

— Старый козел, вонючка, трус, черт затрюханный, дохлятина!

Ему хотелось отсидеться на скамейке, невзирая на паршивцев-мальчишек. Но он вконец простудится, если сейчас же не уйдет отсюда.

Он опять поплелся в город. Прокламации Кутцнера везде были сорваны, остались только правительственные. Он прочитал одну из них, но ничего не понял. Вокруг него бранились: «Негодяй Флаухер, предатель, сволочь!» «Да, да», — поддакивал Каэтан Лехнер. Стоило кому-нибудь посмотреть на него, и он видел в этом взгляде презрение, словно весь пропах своим позором.

Наконец, совсем ослабев, Каэтан Лехнер зашел в первый попавшийся кабачок. Заказал суп с ливерными клецками. Сперва ел машинально, хотя и жадно, потом вошел во вкус, заказал порцию легкого под кислым соусом и вдобавок еще порцию жареной телятины. Выпил кружку пива, потом вторую, потом чашку кофе. Долго сидел в прокуренном кабачке, наслаждаясь теплом, обильно потея. Тяжкий это был день. Все полетело в тартарары — и «комодик», и яично-желтый дом, и честь. Недостойный он человек, не так должен был вести себя домовладелец и вице-председатель «Клуба любителей игры в кегли».

До чего же приятно тут сидеть! Когда пули отскакивали от стен, было черт знает как жутко. А теперь у него в животе телячье жаркое и легкое под кислым соусом, и от винтовки он избавился, и от повязки тоже, а сейчас пойдет в городскую баню и помоется.

Он расплатился, оставил щедрые чаевые. В трамвае, по дороге в баню, опять чувствовал, что на него косятся. Но вот он улегся в ванну. Прищурившись, читал вывешенное на стене объявление, гласившее, что больше сорока пяти минут номер занимать нельзя и что парикмахер при бане делает желающим педикюр. Жаль, что в номере можно оставаться так недолго. Лехнеру казалось, что с каждой минутой вода все больше смывает с него следы этой проклятой революции и его недостойного революционного прошлого. И вот уже время вылезать из водянисто-голубого тепла и напяливать на себя испакощенную одежду.

Лехнер ехал домой и вздыхал. Когда ему хотелось видеть детей, они куда-то исчезали, а сегодня, когда он надеялся, что в квартире никого нет, там сидела Анни и ожидала его. Она была в смертельном страхе. Столько убитых и раненых, а она ведь знала, что он пошел туда и не вернулся домой ни ночью, ни днем.

На ее расспросы он отвечал сердитой, невразумительной воркотней. Ему надо немедленно лечь в постель, хорошо, если он не подхватил ревматизма или в лучшем случае насморка, так что пусть она заварит ему бузинный чай. Пока Анни заваривала чай, он поспешно разделся и сунул белье подальше с глаз. Она принесла ему грелку и горячее питье. Каэтан Лехнер потел и блаженно мычал. Но, и пропотев, продолжал чувствовать всю свою недостойность, весь позор. Теперь Гаутсенедер может издеваться над ним, сколько хочет: у него уже нет охоты разыгрывать из себя домовладельца. И он никогда не забудет, как у него заболело и словно размякло нутро. И никогда больше не станет соваться в свары «большеголовых». Такие, как он, должны говорить спасибо, если им оставляют их пиво, и порцию легкого под кислым соусом, и спокойную жизнь. Он переборет себя и слова дурного не скажет, если в «Клубе любителей игры в кегли» выберут другого вице-председателя.

9
Случайность и необходимость

Сразу после обеда Тюверлен уехал в Мюнхен, чтобы своими глазами посмотреть на национальную революцию — сбивчивые вести о ней дошли и до виллы «Озерный уголок» на Аммерзее. В городе повсюду были расклеены прокламации, в которых Флаухер отрекался от слов, вырванных у него силой, и клеймил Кутцнера и Феземана, называя их мятежниками. Но во всем этом была какая-то неясность. Иные глубокомысленные люди утверждали, что Флаухеровы прокламации — чистая проформа, уловка, чтобы усыпить Берлин и заграницу, а на самом деле Флаухер стоит за «патриотов». Ходили слухи, что в страну вот-вот вторгнутся войска извне. Откуда? Против кого? Никто толком не знал, что происходит.

Тюверлен медленно вел машину по улицам, запруженным возбужденной толпой. Днем на Одеонсплац стреляли, это все знали точно: там были и убитые, и раненые. Теперь площадь была уже убрана и оцеплена солдатами. По ней семенили голуби, удивляясь, куда делись прохожие и почему никто их не кормит. Лишь два баварских полководца, из которых один не был баварцем, а другой полководцем, бронзовыми глазами взирали на раскинувшееся у их ног опустевшее поле сражения. Неуклюжий памятный камень сегодня не был помехой движению. Новые слухи: Кутцнер пал, генерал Феземан пал. Яростные выкрики по адресу Флаухера, который вечером вместе с фюрером дал клятву на Рютли и тут же вонзил ему нож в спину.

264