Оно годилось только для мусорной корзины. Содержало констатацию, то есть все тот же очерк, не больше. Одной констатации мало: искусство рождается, лишь когда констатация сплавляется с любовью или ненавистью. Бавария не ожила на этих страницах. В них не было того, что привиделось ему на пути в Бсрхтольдсцель. Кленку не придется отрывать пуговицы от куртки.
В конце сентября, когда Тюверлен в четвертый раз переделывал книгу, ему нанесла чреватый последствиями визит тетушка Аметсридер.
Тетушка Аметсридер снова вела хозяйство племянницы. Посторонний счел бы, что там все обстоит благополучно. Иоганна мирно жила на Штейнсдорфштрассе, была завалена заказами, много зарабатывала, получала деньги и за книги Мартина Крюгера. Но тетушку Аметсридер не проведешь, она видела, что и это спокойствие, и это благополучие гроша ломаного не стоят. Девочка много пережила, испытала большую несправедливость, горькое разочарование. Если все это замкнуть в себе, оно разъест душу. Тетушка Аметсридер хорошо понимает, чего стоит так долго таить глубокий и справедливый гнев. А ведь захоти г-н Тюверлен, он, не сходя с места, придумал бы для Иоганны возможность открыто излить накопившуюся желчь. У него есть связи, да и голова неплохо варит, даром что он писатель. Но беда в том, что он ничегошеньки не замечает. Потому она и приехала к нему сюда и объясняет на чистом баварском языке, как обстоит дело. Неужели ему невдомек, что еще немного — и Иоганна просто не выдержит? Уже сколько лет девочка живет окруженная мертвым хламом — какими-то рукописями, маской, ломтем черствого хлеба, — и, вместо того чтобы швырнуть всему миру в физиономию свой здоровый баварский гнев, глотает его и давится им. С виду Тюверлен разумный человек, а не замечает, что девочка погибнет, если ей не помочь.
Писатель Тюверлен сосредоточенно слушал тетушку Аметсридер. Да, она права, каждое ее слово — святая истина. Он как будто глубоко проанализировал и характер Иоганны, и свое отношение к ней, а вот главное прозевал. Вел себя, как осел, как бумажная крыса. Чем он ей помог? Написал глубокомысленное исследование — тот самый пресловутый очерк. Когда человек обезумел от боли и пытается крикнуть и не может, станет ли ему легче от статьи в энциклопедии, где описана его болезнь? Эта брызжущая энергией тетушка Аметсридер в десять раз разумнее, чем он. Иоганна живой человек, и когда ей больно, она должна кричать.
Нет, тетушке Аметсридер не пришлось тратить лишних слов, у ее собеседника быстро прочистились мозги. Он бегал по комнате, его голое, в мелких морщинках лицо то собиралось в складки, то разглаживалось. Он даже развеселился. Похлопал тетушку по плечу и благодарно сказал:
— Тетушка Аметсридер, вы умница.
Не будь она такой дородной и статной, Тюверлен завертел бы ее по комнате. А так ему только и оставалось, что от всей души пригласить эту исполненную решимости госпожу Баварию пойти вместе с ним на осеннее гулянье.
С облегченным сердцем тетушка Аметсридер уехала домой, а Жак Тюверлен отправился на длинную прогулку. С какой-то блаженной болью думал он о том, как все эти месяцы ему не хватало Иоганны. Жизнь была пуста без этой молодой баварки, без ее гнева, медлительного ума, сумрачности, силы. Она права, что хочет кричать. У него самого сжимается сердце, когда он вспоминает, как ей заткнули рот. И Тюверлен ломал голову, стараясь придумать, чем помочь Иоганне и самому себе. Было бы всего проще, если бы она, поддержанная им, рассказала и написала о судьбе Мартина Крюгера. Но она не примет такого предложения, напротив, еще больше уйдет в себя.
Ночью его вдруг осенило. Слава богу, еще далеко не исчерпаны уловки, помогающие духу в его борьбе с инерцией и косностью. Утром Тюверлен послал мистеру Поттеру длиннейшую телеграмму. Ответ пришел в тот же вечер. Анни Лехнер присутствовала при том, как, получив телеграмму, Тюверлен ее вскрыл, прочитал, долго глядел в пространство невидящими глазами, потом сказал:
— La montagne est passée.
Он взял рукопись «Книги о Баварии», с довольным видом хлопнул ею по столу, повторил:
— La montagne est passée.
Упросил Анни поужинать с ним. Поставил на стол бутылку лучшего вина. Под граммофонную пластинку устроил для нее спортивное представление, был страшно горд тем, что семь раз подтянулся на руках. Потом, на им самим сочиненный и весьма прихотливый мотив, пропел с различными вариациями: «La montagne est passée».
Утром Тюверлен поехал к Иоганне. Сказал ей, что у мистера Поттера родилась блестящая идея. Книги Мартина Крюгера произвели в Америке большое впечатление. Мистер Поттер хочет, чтобы теперь он, Тюверлен, написал сценарий для фильма о жизни и смерти Мартина Крюгера. Мистер Поттер пустит в ход свои связи, чтобы разрекламировать этот фильм и таким образом дать Тюверлену возможность обратиться ко всему миру.
Он, щурясь, смотрел на Иоганну.
Иоганна молчала, но Тюверлен видел, как она вся напряглась. Он сидел с невинно-лукавым видом, прихлебывал чай. Она продолжала упрямо молчать, и он снова заговорил. В своем очерке он сказал о деле Крюгера все, что мог. Перечитав очерк, убедился, что, как он ни хорош, для целей мистера Поттера вряд ли годится. В нем нет огня, а огонь необходим, чтобы фильм дошел до всего мира — до чернокожих и желтокожих, до коричневых и белых, до дельцов и аскетов, до интеллигентов и политиков.
Иоганна все еще молчала. Говорить ли ему и дальше? Тюверлену очень хотелось. Подчинившись внутреннему запрету, он пересилил себя — и хорошо сделал.