Успех - Страница 91

К оглавлению

91

Потом Мартин рассказал ей о своем замысле написать большую книгу о картине «Иосиф и его братья». На примере этой картины он хотел развить свои взгляды на истинное назначение искусства в наш век. Он также рассказал Иоганне, что недавно у него родилась новая грандиозная идея, настолько новая и необычная, что сейчас она вряд ли будет понята. И все-таки ему очень хотелось высказать ее, «бросить» в будущее, как моряки бросают в море закупоренную в бутылку записку, чтобы ее нашел кто-нибудь из потомков. Но именно в тот момент, когда он набрел на свою идею, ему в виде наказания запретили писать. У него не было бумаги, и он не мог зафиксировать эту свою идею. А она была органически связана со словесной формулировкой, с точным словом. И умирала без этого точного слова, как умирает улитка без своей раковины. Он чувствует, что идея постепенно ускользает от него. Вначале она была ему совершенно ясна, а теперь потерялась, и он не скоро вновь ее отыщет. Все это он рассказывал миролюбиво, без гнева и сожаления, с такой бесплотной и безвольной мягкостью, что Иоганну словно обдало холодом. Надзиратель в полнейшем изумлении стоял рядом.

Иоганна испытала облегчение, когда кончился час свидания и можно было распрощаться. Она шла по коридорам все быстрее и быстрее, а под конец почти бежала. Тяжело дыша, она выскочила на улицу, с благодарностью вдохнула холодный воздух и почти весело, точно сбросив с себя тяжкий груз, зашагала к вокзалу по дороге, покрытой лужами и месивом тающего снега.

17
Заветный ларец Каэтана Лехнера

Антиквар Каэтан Лехнер, бывший присяжный заседатель на процессе Крюгера, ехал в голубом трамвайном вагоне из центра города к себе домой, на Унтерангер. На лице этого пятидесятилетнего человека, тучного, с круглой головой, светло-рыжими бачками и зобом, заметны озабоченность и досада, он энергично сморкается в свой пестрый в синюю клетку платок, ворчит, что нынче чертовски холодно, и, шевеля пальцами, пытается согреть руки в шерстяных перчатках и ноги, обутые в резиновые сапоги. Поверх черного долгополого сюртука, который вот уже много лет верно служит ему в торжественных случаях, на нем коричневое пальто. А при всем параде он потому, что возвращается после очень важной деловой встречи, да к тому же еще с иностранцем, из Голландии. Он долго колебался, не надеть ли еще и цилиндр. Но после долгих раздумий решил, что в цилиндре будет выглядеть слишком торжественно. Так что в конце концов остановился на своей будничной зеленой фетровой шляпе, украшенной сзади, по местному обычаю, кисточкой из шерсти дикой серны.

Дома он обнаружил, что никого из детей нет. Снял мокрые резиновые сапоги, надел домашние туфли, добротный праздничный сюртук сменил на вязаный жилет. Анни, конечно, у своего чужака, у господина инженера, этого гнусного Прекля. Ну а Бени, верно, торчит, как обычно, на заседании своего идиотского заводского комитета. «Красная собака, пес красный», — бурчит Лехнер себе под нос, пододвигая ближе к печке черное, глубокое кресло, которое он починил собственноручно. Он был вдовец и испытывал потребность излить кому-то душу. Особенно в такой день, после разговора с голландцем. А тут сиди себе один. Так всегда — растишь детей, растишь, а когда в кои веки захочешь с кем-нибудь из них словом перемолвиться, никого нет.

Сделка с голландцем, заветный ларец, «комодик», полмиллиона. Ерунда. Хватит. Он не желает больше думать об этом. Имеет он право немного отдохнуть? В голову лезла всякая чушь, и чтобы избавиться от этого наваждения, он мысленно представил себе лица детей. Если хорошенько разобраться, Бени довольно быстро встал на ноги после тюрьмы. В сущности, все это было лишь мальчишеской выходкой, ошибкой молодости, как справедливо заметил священник. Да и вообще вся история произошла из-за того, что мальчишка мечтал научиться играть на рояле. Иначе этот сопляк никогда бы не примкнул к «Красной семерке». По своему характеру он совсем не политический горлодёр. Он и на суде, конечно же, сказал правду — в этот коммунистический кружок он попал только потому, что в задней комнате «Хундскугеля», где собиралась «Красная семерка», стоял рояль и ему разрешили на нем играть. О покушении с применением взрывчатых веществ, за которое потом чрезвычайный суд приговорил всех членов кружка к каторжным работам, его мальчик наверняка даже не подозревал.

Похоже, Бени понемногу приходит в себя, особенно после того, как по просьбе его преподобия мальчику сократили срок наказания больше чем наполовину. Он даже неплохую работу получил на «Баварских автомобильных заводах» и лекции слушает в Высшей технической школе. Тюрьмой они его не сломили, только того добились, что теперь он стал настоящим большевиком, этот поганец.

Анни тоже прилично зарабатывает. Она девушка аккуратная, самостоятельная. А что она себе дружка завела, так это здесь принято, о том тужить не приходится. Только почему им оказался именно Каспар Прекль, чужак. Вот что до смерти обидно.

Антиквар Лехнер со вздохом встал и, шаркая ногами, заходил по комнате. На стенах висели снимки, сделанные им еще в молодости, — резные кресла, столы, ярко освещенная зеркальная галерея, цепочка от часов с множеством брелоков. От фотографа не ускользнула ни малейшая деталь. Помимо своей воли, Каэтан Лехнер снова вспомнил о делах. «Чертов голландец», — буркнул он.

Потому что на сей раз, это он знал точно, дело было нешуточное. Если он и теперь не продаст ларца, то уж никогда его не продаст. Тогда, значит, Роза, покойница, была неправа, и он просто растяпа. И, выходит, правы дети, которые хотя и не смеются в глаза, но смотрят на него недоверчиво и хмуро, когда он уверяет, что еще выбьется в люди. Если он и на сей раз не продаст ларец, то никогда ему не купить дома, того яично-желтого дома на Барерштрассе, о котором он так давно мечтает.

91