Успех - Страница 95

К оглавлению

95

Она обрадовалась, когда, вернувшись домой, нашла телеграмму от доктора Пфистерера, сообщавшего, что кронпринц Максимилиан в ближайшие дни должен прибыть в Гармиш. Пфистерер советовал ей не упускать столь благоприятного случая. В тот же день она выехала в Гармиш. Прибыла туда вечером, и сразу же у нее произошло короткое, но весьма неприятное объяснение с тетушкой Аметсридер, которая узнала о ее замужестве из газет; Иоганна поужинала у себя в комнате одна.

На другое утро на катке (Иоганна любила кататься на коньках, хотя это получалось у нее не очень хорошо) она встретила Жака Тюверлена. «Алло!» — окликнул он ее, делая вид, будто того вечера в ресторане Пфаундлера, когда она в гневе встала из-за стола и ушла, не было вовсе. Как ни в чем не бывало пригласил ее позавтракать вместе. Иоганна тоже ни словом не обмолвилась о том вечере и сразу же согласилась. Оживленная сидела она с ним рядом, а он, лукаво щурясь, глядел на нее своими почти лишенными ресниц глазами. В маленьком кафе гармишского катка они в полном согласии завершили трапезу, начатую тогда в мюнхенском ресторане.

Возможно, у г-на Гесрейтера есть свои достоинства, но в нем есть что-то неопределенное, мутное, что ее отталкивает; да тут еще воспоминания о фабрике, неотделимые от противного, кисловатого запаха. А вот с ним, с Тюверленом, когда она глядела на его голое, забавное лицо, гибкую, мускулистую фигуру и худые, поросшие рыжеватым пушком руки, ей легко было говорить обо всем на свете. Перед ней был настоящий, свободный от предрассудков человек, они понимали друг друга с полуслова. Как приятно после такого долгого перерыва снова сидеть с ним рядом и чувствовать родственную душу.

Ему приходится улаживать кое-какие неприятные дела, рассказывал он, с аппетитом уплетая завтрак и добродушно щурясь на солнце. У него с братом вышла тяжба из-за доли в женевском отеле, который перешел к ним по наследству. Брат явно его надул. Теперь уж он, вероятно, не сможет в материальном отношении жить столь же беззаботно, как прежде. Но его это, очевидно, не слишком огорчало. Пока что, продолжал Тюверлен, он устроился в небольшом домике, который стоит на горе, прямо в лесу. Часто он спускается вниз на лыжах, нередко и по вечерам, в смокинге либо во фраке, закинув лакированные туфли за плечи. О всех своих злоключениях он рассказывал звонким, скрипучим фальцетом, ни на что не сетуя, с наслаждением попивая вермут. Взгляд смелых, серых глаз Иоганны был полон веселой решимости. Она ему очень нравилась, и он сказал ей об этом.

Жак Тюверлен стал усиленно тренироваться на лыжной поляне у подножья Гохэка. Он хорошо ходил на лыжах, но техникой бега не владел. Теперь он стремился освоить стиль «арльбергской школы», постичь его преимущества. Он упорно и азартно спорил с тренером, на снежной поляне то и дело слышался его скрипучий смех. Никто так весело не потешался над его бесчисленными падениями, как он сам.

Иоганна чувствовала себя превосходно. Одельсберг был позади. Остались позади и поникший, вызывавший щемящую жалость Мартин Крюгер, и фанатичный Гейер. Грустно-загадочный Гесрейтер при встречах укоризненно глядел на нее своими томными глазами; у нее почти не оставалось для него времени. Она каталась на лыжах с Жаком Тюверленом, ходила с ним в «Пудреницу», бывала в его маленьком лесном домике, нередко они обедали вместе в отеле, к неудовольствию тетушки Аметсридер. Они часто и откровенно беседовали, но о деле Крюгера она с ним не говорила. Не упомянула она и о том, что вышла замуж за Крюгера, и не знала, читал ли об этом Тюверлен.

19
Давид играет перед царем Саулом

Инженер Каспар Прекль, угрюмый, небритый, утопая в месиве из снега, дождя и грязи, шагал в своих совсем не подходящих для такой погоды ботинках по главной улице зимнего курорта Гармиш-Партенкирхен. Нет, газеты не лгали: когда вокруг царит беспросветная нужда, что, кроме возмущения, может вызвать этот курорт — воплощение роскоши и праздности? Лишь после полудня с большим трудом добрался он сюда по скользким, размокшим от тающего снега дорогам. В пути у него случилась пустяковая, дурацкая поломка, пришлось в Вейльхейме чинить машину, и там у него вышла дикая ссора с механиком. Если б вейльхеймовец не подобрел, услышав баварский диалект Прекля, то проучил бы этого странного мрачного типа с костлявым, не баварским лицом.

Вообще вся эта поездка была полным идиотизмом. Директор «Баварских автомобильных заводов» Отто с довольно кислым видом передал ему, что барон Рейндль желает поговорить с ним и просил его, Прекля, при случае заглянуть в Гармиш, в Палас-отель, где барон остановится дней на восемь — десять. Так неужели он, Прекль, обязан был тотчас же нестись сюда в Гармиш, точно собака по свистку хозяина, точно какой-нибудь лизоблюд? Темнее тучи, привлекая всеобщее внимание своим неряшливым видом, Каспар Прекль в наступающих сумерках тяжело шагал по фешенебельному, уютному курорту. Электрические дуговые фонари, отражаясь на снегу, светили каким-то неприятным светом. Из кафе и ресторанов доносилась джазовая музыка: для обитателей Гармиша это был час послеобеденного чая и танцев. Когда он справился о бароне Рейндле, обслуживающий персонал и рассыльные Палас-отеля с издевкой и любопытством уставились на подозрительного субъекта в порванной и замусоленной кожаной куртке.

Но барон Рейндль оказался у себя в номере и — надо же! — сразу принял этого типа. Здесь, в Гармише, — доверительно, прямо-таки дружески поведал барон Рейндль молодому инженеру, — он ведет переговоры кое с кем из французских и американских промышленников. Сейчас появилась некоторая надежда на то, что он сможет приступить к выпуску серийных автомобилей Прекля. Пятый евангелист, изрядно расплывшийся, расхаживал по комнате в роскошном домашнем фиолетовом халате и тонких кожаных туфлях без каблуков. Огромная голова с иссиня-черными волосами, казалось, покоилась прямо на фиолетовой ткани халата, круглые, карие глаза смотрели пристально. В комнате было жарко. Фон Рейндль посоветовал Преклю снять куртку. Позвонил, велел принести чай. Прилег на диван, и теперь его и Прекля разделял изящный столик. В неестественной, неловкой позе сидел инженер Прекль напротив массивного человека, возлежавшего на диване.

95