Успех - Страница 97

Он поужинал в небольшом, напоминавшем пивнушку зале, при Палас-отеле, так называемом «погребке», куда заглядывали по большей части местные жители. Там он крупно поскандалил: ему не хотели верить, что за него платит барон Рейндль. После этой стычки настроение у него поднялось, и он завернул в какое-то кафе, уселся там и закурил. Потом решил почитать газету. Потребовал «Роте Фане», крайне оппозиционную берлинскую газету. К его большому удивлению, «Роте Фане» в кафе получали. Но, как объяснил кельнер, в данный момент ее читает вон тот господин в противоположном углу. Каспар Прекль увидел, что господин в углу читает какую-то другую газету, но на его столике лежит целая стопка газет. Прекль подошел и спросил, свободна ли «Роте Фане». «Нет», — ответил незнакомец высоким, скрипучим голосом. «Когда она освободится?» — спросил Каспар Прекль. Незнакомец, прищурившись, взглянул на него и весело ответил: «Может, через час, а может, через два». Каспар Прекль, оглядев незнакомца, отметил про себя, что этот рыжеволосый человек с морщинистым, странно оголенным лицом и продолговатой головой, плечист и крепок. Но Каспар Прекль пребывал в сильнейшем раздражении и нуждался в разрядке; и потому, невзирая на очевидную опасность, разворошил стопку газет и отыскал «Роте Фане». Тут незнакомец свободной рукой ухватился за палку с подшивкой газет с другого конца. Каспар Прекль одной рукой крепко держал палку, а другую занес над головой незнакомца. «Я бы вам не советовал, — своим скрипучим голосом весело сказал господин, внимательно наблюдая за Каспаром Проклей. — Если вы не владеете приемами джиу-джитсу, ваше дело гиблое». Еще раз взглянув на незнакомца, Каспар Прекль подумал, что тот прав. «Кстати, зачем вам нужна «Роте Фане»? — продолжал незнакомец. — Если вы всерьез интересуетесь политикой, можете сесть за мой столик и прочесть газету здесь». Каспару Преклю этот человек понравился, и он присел за столик. Господин вежливо протянул ему «Роте Фане», прищурясь, посмотрел, что именно Каспар Прекль читает, и увидел, что то была статья о значении художественных музеев в большевистском государстве.

— Вам не кажется, что этот тип пишет чушь? — спросил господин.

— Боюсь, не найдется и десяти человек, способных сказать по этому поводу что-либо путное, — нелюбезно ответил Прекль. — Это область совершенно неизученная.

— Я потерял целый год, — весело проскрипел незнакомец, — пока не пришел к выводу, что марксизм имеет для меня смысл, а затем — еще год, прежде чем обнаружил, что он не имеет для меня никакого смысла. — Каспар Прекль быстро, испытующе взглянул на него своим глубоко запавшими глазами и снова погрузился в чтение «Роте Фане».

— Трудность для меня заключается в том, — продолжал Тюверлен, — что я занимаю межклассовую позицию. Ведь я все-таки писатель…

— Дадите вы мне наконец спокойно читать? — зло, но тихо произнес Каспар Прекль.

— В настоящее время, — весело продолжал скрипеть господин, — я убежден, что побудительной причиной моих действий является удовольствие. Только удовольствие. Понимаете? Одна из античных пьес — сплошная апология удовольствия. В этой пьесе удовольствие воспринимается, в сущности, как симбиоз цивилизующего разума с естественным инстинктом. Пьеса эта была создана человеком по имени Еврипид, и называется она «Вакханки». Вы ее, случайно, не читали?

— Нет, не читал, — ответил Прекль, откладывая в сторону газету, — но я согласен с вами, эта статья — сплошная ахинея. — Он более внимательно посмотрел на своего соседа по столу. — Кстати, что за чушь вы тут несли насчет удовольствия и социологии?

Вот с этого и начался горячий спор о марксизме писателя Тюверлена и инженера Каспара Прекля. «Вы самый нелогичный человек из всех, с кем мне доводилось встречаться», — с уважением сказал в конце спора Жак Тюверлен. Он заказал довольно много крепкого пива и пил с явным удовольствием. Прекль, против обыкновения, от него не отставал. Оба они говорили очень громко, Прекль своим пронзительным, резким голосом, Тюверлен — скрипучим, так что остальные посетители поглядывали на них, кто неодобрительно, раздраженно, а кто со снисходительной усмешкой. Прекль то и дело ударял по мраморному столику толстым, в кожаном переплете, томом сонетов Шекспира, подарком капиталиста Рейндля. Они говорили о материалистическом мировоззрении, о буржуазной и пролетарской идеологии, о паразитарном существовании художника в современном обществе, об усиливающемся переселении народов, о смешении европейской цивилизации и азиатской культуры, об истоках ошибок в образе мышления, учитывающего лишь социологическую основу фактов. Они спорили горячо, с азартом и выпили немало пива; случалось, один даже выслушивал доводы другого. В заключение г-н Тюверлен потребовал почтовую открытку, и на мокром, липком мраморном столике кафе «Верденфельс» Жак Тюверлен, в данное время проживавший в Гармиш-Партенкирхене, написал господину Жаку Тюверлену, в данное время проживавшему в Гармиш-Партенкирхене, в Палас-отеле, открытку следующего содержания: «Дорогой господин Жак Тюверлен, не забывайте, что вы независимы и потому не обязаны обладать классовым сознанием. Никогда не забывайте, что вы существуете на свете только для самовыражения. С искренним уважением ваш преданнейший друг Жак Тюверлен». Когда кафе закрылось, выяснилось, что оба живут в одной и той же гостинице: Жаку Тюверлену в конце концов надоело каждый день спускаться из своего домика на горе и потом снова тащиться в гору. Он пригласил Прекля к себе в номер. Морозной ночью они вместе отправились в гостиницу, которая была совсем рядом. Дойдя до места, Жак Тюверлен вынужден был вернуться немного назад: он забыл по дороге опустить открытку. В комнате Тюверлена они еще долго спорили, пока соседи все более решительно не стали выражать свое возмущение их криками. Оба собеседника вели полемику с редким ожесточением, но так ни до чего не договорились. Прощаясь с Тюверленом, Каспар Прекль, собиравшийся вначале выехать в Мюнхен рано утром, решил задержаться в Гармише до полудня и условился снова встретиться с писателем, чтобы продолжить разговор.